Библиотека в кармане -русские авторы

         

Сергеев-Ценский Сергей - Капитан Коняев (Преображение России - 13)


Сергей Николаевич Сергеев-Ценский
Преображение России
Эпопея
Капитан Коняев
Повесть
1
Сколько солнца!.. Оно, несомненно, расплавило все твердое, что было
кругом: двух- и трехэтажные дома, - розовые, палевые, синеватые, -
взмахнувшие над ними колокольни, золото куполов и крестов, чугунные и
бронзовые монументы исторических адмиралов, электрические фонари, ряды
подстриженных ежиком белых акаций... Все это блещет чрезвычайно, нестерпимо
для глаз, и все течет, - это главное, - все излучается, истекает,
растекается, стекается, сплавляется, изливается, сливается вновь одно с
другим: важные монументы с ежиком акаций, шары фонарей с трубами домов, -
ничего твердого нет, все расплавлено, все жидкое и все стекает в огромное,
голубое вдали, в море, которое вечно течет.
Таков день: потоки солнца сверху, радостная зыбь голубого моря внизу, а
между ними - текучие улицы.
Старость... может быть, знает кто-нибудь, что такое старость? Я как-то
не уверен в том, что знаю, не совсем уверен... Кажется мне, что можно быть и
чрезвычайно важным, совсем готовым для монумента адмиралом и не быть старым;
кажется мне, что старость и не наступает, не приходит, - что это что-то
предвзятое: вдруг кто-нибудь за что-нибудь на себя самого обидится глубоко и
скажет самому себе твердо: "Я стар!.." Завтра он повторит это про себя,
послезавтра - вслух, но только перед зеркалом, потом скажет где-нибудь во
всеуслышание, но как будто в шутку: "Я уж стар, батенька мой!" И вот все
поверили в то, что он, действительно, стар, и, наконец, и он сам привык и
поверил.
Словом, старость - это, должно быть, думать о старости, утвердиться в
одной этой очень скверной, но и очень прочной мысли, поверить в нее и
заставить других поверить. Иногда такая прочная мысль может быть и не о
старости, но если она безнадежно прочна и тверда, то это - тоже старость.
Итак, стоял яркий, текучий, необыкновенно молодой (вот почему я
заговорил вдруг о старости) январский южный день, до того молодой, что даже
и заведомо древние, хотя и окрашенные в боевой цвет, броненосцы в бухте,
изредка видные в просветы улиц, и те казались только что вышедшими из верфи.
В садах, обманутый теплом, наивно цвел махровый миндаль, и теперь юркие
мальчуганы с Рудольфовой горы и Корабельной бегали с пучками бело-розовых
веток, ко всем приставали: "Купи, барыня! Купи, барин!.. Ну, ку-пи-те!" И
нельзя было не покупать, и так и текли с миндалем цветущим, точно с вербами,
хотя было всего только 3-е января.
Моряки разных чинов, но все одинаково смотревшие мичманами; армейцы,
артиллеристы и пехотные, - все подпоручики; дамы ли, барышни ли - все
невесты, - всё яркое, цветное, золотое и золоченое; хохочущие звонко девочки
с распушенными из-под школьных шапочек волосами; ломающимся баском говорящие
гимназисты; размашистые, летучего вида молодые люди в крылатках; то и дело
козыряющие направо и налево сытые, дюжие, ловкие матросы с толстыми красными
шеями и щеками; празднично переполненные вагоны трамвая, звенящего,
жужжащего, даже гудящего на поворотах; синие важные извозчики над сытыми,
ровно бегущими лошадьми, частые автомобили все со штабными военными не ниже
двух просветов на погонах, - сплошное движение, яркость и радость, и даже
незаметно было ни в чем, что уже третий год войны тянется неудержимо, что
немцы наступают и столько уж губерний наших заняты врагом. Эти текучие улицы
точно хотели доказать кому-то, что жизнь все-таки неистребима, несмотря ни
на что, и человек живуч, и сол





Содержание раздела