Сергеев-Ценский Сергей - Конец Света
Сергей Николаевич Сергеев-Ценский
Конец света
Рассказ
{1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.
I
Получив командировку от одной из столичных газет на рыбные заводы и
промысла Крыма, Прудников поехал туда не один, а со своим восьмилетним
сынишкой Костей: он решил, что и Косте полезно будет познакомиться с
промыслами, с заводами рыбного треста, с осенней путиной и со всем вообще
строительством, какое попадется на глаза в этой поездке.
- Правда, - говорил он сыну, - очень большая с тобою будет возня по
части кормов и ночлегов, но так уж и быть, я пойду на это, лишь бы из моей
возни с тобой что-нибудь путное для тебя вышло... Кроме этого, конечно,
взять тебя надо еще и затем, чтобы ты дал отдохнуть от своих фантазий твоей
мачехе...
- А я чтобы отдохнул от ее фантазий! - живо отозвался на это Костя и
добавил: - Правда ведь, товарищ Семен?
Товарищ Семен, отец Кости, подумал несколько и согласился:
- Отчасти, конечно, это правда... Но ты ее извини все-таки: она -
женщина нервная, и ясно уж, что свой ребенок для нее дороже тебя...
- Почему?
- Видишь ли, есть законы природы, которые... Трудно с ними бороться
неразвитому мозгу... И вообще... Вот наш вагон трамвая - идет на Курский
вокзал... Нажми-ка педали, авось на площадку втиснемся...
Так они поехали вдвоем, в начале октября, с багажом очень несложным и
легким. В купе плацкартного жесткого вагона Костя мало наблюдал из окна эти
пробегающие мимо картины жизни бойких станций, глухих полустанков,
удручающе-скучных после Москвы деревень и пустых полей: быстро утомили его
их однообразие и бесконечность. Но зато с большим любопытством воззрился он
на соседа по купе, очень напряженно, точно тащил он шестипудовый куль,
писавшего в измятой тетради какой-то доклад карандашом. Вид этого труженика
был действительно самозабвенно свиреп, точно он уничтожающе спорил с кем-то
невидимым, выпячивал на него толстые бритые губы, пронизывал его негодующими
взглядами из-под насупленных бровей, страшно стискивал зубы и шевелил
желваками на очень прочных скулах.
По тем косвенным раздраженным взглядам, какие бросал при этом занятии
суровый человек из-под желтых крупных костлявых надбровий, Костя понял еще,
что ему больше всего мешают писать соседи слева: какая-то женщина с черными
бровями и родинкой на носу и ребенок ее лет четырех, которого звала она
Ариком.
Правда, была это очень веселая мать очень бойкого сыночка, и оба они
все время хохотали наперебой, потому что играли в желуди. Мать, черноволосая
и молодая, все прятала от мальчика эти крупные зеленые блестящие желуди, а
мальчик не должен был смотреть, куда она прячет их, однако очень хитро
подглядывал и всегда безошибочно лез именно туда, где были спрятаны желуди.
- Жулик! Ловкий ты жулик! - кричала мать, и оба хохотали.
Их игру неприятно было наблюдать Косте, потому что вспоминалась мачеха,
которая жила теперь в Москве в их квартире, и мать, которая от них уехала
вот уже года два назад и взяла с собой младшего брата Кости, которого звали
если полностью, то "Московский институт тесовых ящиков", а сокращенно -
Митя. Неприязненно косясь на Арика и его мать, Костя представлял, как так же
вот мелькают теперь перед глазами Мити голые до локтей, мягкие, теплые,
белые, проворные руки матери и тоже прячут желуди в рукава, в карманы, в
дорожную корзинку... Завидно ему, пожалуй, не было, однако казалось ему, что
было бы все-таки гораздо лучше, если бы тут в купе вместо этой чернобровой,
чужой
