Сергеев-Ценский Сергей - Лесная Топь
Сергей Николаевич Сергеев-Ценский
Лесная топь
Поэма
I
Когда зашло солнце, то вода в реке стала черной, как аспидная доска,
камыши сделались жесткими, серыми и большими, и ближе пододвинул лес свои
сучья, похожие на лохматые лапы.
Запахло прелью с близкой топи, протяжно и жалобно пискнуло в лесу, и
потом долго стояло в ушах острое, как булавка.
А под ногами и около, в сухих листьях, зашуршало, зашевелилось и
потянулось дальше, вдоль берега, что-то невидное и пугливое.
Потом как-то незаметно стало темно и узко, как на дне колодца.
Маленькие ребятишки, Филька и Антонина, брат и сестра, ловили раков.
Ловил собственно Филька, как старший. Он забрасывал колпачки на длинных
бечевках и вытягивал их быстро-быстро, проводя между камышами. Антонина,
серьезная, худенькая, ходила за ним с кошелкой и выдирала раков из сеток,
как колючки из платья, неловко натыкалась пальцами на колючие клешни и
вскрикивала.
- Чего орешь! Нежная, - ругал ее, как взрослый, Филька. Ему было десять
лет, ей шел девятый.
К вечеру раки стали ловиться лучше, точно в черной воде им было
привольнее и веселее, и они ползали по таинственному дну, сами таинственные
и страшные.
И временами ребятам казалось, что они видят их на дне, медлительных и
важных, видят, как они ползут и облепляют в колпачках наживу, жадные, как
стая собак.
И не хотелось уходить, и было жутко одним.
На большую корягу, торчавшую из воды справа, ближе к середине реки, сел
зимородок и долго сидел неподвижно и задумчиво. Потом вдруг пугливо свистнул
и замелькал над водой.
Ударила на том берегу большая рыба, резко, точно пастушьим кнутом, и
покатились маслянистые круги на этот берег.
- Сом! - тихо сказала Антонина.
- Ишь, не сом, а вовсе щука... Тебе все сом! Какая сомовая! - отозвался
Филька, тоже тихо, и тут же громко кашлянул и сплюнул набок, как большой.
Лес на том берегу стал сплошной и густой и дымился от воды снизу, а
вверху вырвались из него кое-где угольно-черные косяки и молчали, въевшись в
небо.
Засновали летучие мыши. Были они совсем как птицы, только беззвучные и
видные на один момент: неизвестно, откуда брались, и неизвестно, где
пропадали.
- Зачем они? - спросила Антонина.
- Чего зачем? - обернулся Филька.
- Летают-то?..
Филька догадался, но счел нужным проворчать, как большой:
- Летают и все... То-оже, скажи, пожалуйста, не нравится ей, - зачем
летают... Что же, ты им сидеть прикажешь?
В один колпачок попало сразу четыре рака, три крупные, один мельче,
мягкий, с молодой скорлупой.
- Вот они как пошли! - ликовал Филька. - Теперь пойдут!.. Теперь, еще
немного посидеть, они вон как пойдут!.. Самый лов начался.
Что-то тихо дышало на них сзади из-за толстых мшистых дубов, дышало
ядовитой сыростью и густым запахом смерти от гниющих листьев.
Над рекой протянулись мосты из теней, и по ним на этот берег шло что-то
оттуда, издали, из того леса, казавшегося еще более старым и огромным, чем
этот, и, приходя сюда, шушукалось за их спинами.
Камыши вблизи стояли сухие и колючие, и неприятно было, как наискось,
все острыми углами к воде, торчали их поджатые листья, точно лошадиные уши.
- Бу-у... бу-у... - завела где-то недалеко выпь.
- Что это? - спросила Антонина.
- Бучило, - ответил Филька.
- Пойдем домой, - несмело запросила Антонина.
- Ладно... Самый лов начался... поспеешь, - ответил Филька.
Он снял с головы картуз, почесался и надвинул его на глаза. Вынул
колпачок, - опять четыре рака, и все большие, но когда забрасывал его снова
в воду и он
