Сергеев-Ценский Сергей - Младенческая Память
Сергей Николаевич Сергеев-Ценский
Младенческая память
Рассказ
I
Мы сидели за вечерним чаем, и Ефим Петрович, гидротехник, которого
звали почему-то "хитротехник", - должно быть, за его незлобивость и
мечтательность, - человек волосатый, бородатый и кряжистый, заговорил о
памяти.
Неизвестно, что такое память; известно только, что отними ее у человека
- и человека нет. Иногда не верится даже: "Я ли?" Память говорит: "Ты". Она
все время блюдет и сортирует, точно готовит отчет для вечности. Иногда
кто-то в тебе усиленно желает забыть и не может, и это всегда бывает страшно
мучительно. Иногда она подсовывает тебе то, что тебе не нужно совсем, и ты
отмахиваешься с досадой: "Ну, зачем же мне это? Спрячь". Она спрячет на
время, а потом вдруг неожиданно вскинет перед тобой опять - буквально
подбросит перед глазами, как ворох опавших ярких желтых осенних листьев. Не
закрывай глаз - все равно увидишь! И увидишь еще, что это зачем-то нужно и
почему-то важно.
Ефим Петрович говорил, несколько конфузясь и глядя в блюдечко:
- Вы, может быть, и не поверите, а я начал помнить себя с двухлетнего
возраста... Да, с двухлетнего...
Отец жил тогда на хуторе, и помню я, как в первый раз я в реке купался.
Не сам, конечно, не по своей воле: отец принес на руках... Отец принес, и
отец раздел. Это было, конечно, привычно тогда и не запомнилось.
Но вот что было ошеломляюще и потрясло: он взял меня подмышки и окунул
с головой в реку...
Понимаете ли: не в то детское мое липовое корыто, а в реку - в огромную
для меня тогда воду, с огромнейшими зелеными лопухами на берегу, с
огромнейшею ветлою на другом берегу, со стрижиными норами по обрыву...
Как отчетливо помню я, что открыл глаза в этой огромной воде и ко мне
со всех сторон точно молнии какие-то, зеленые, желтые, ко мне, отовсюду!..
Огромное, холодное, мокрое, и молнии зеленые и желтые кругом - вот во что я
был погружен тогда... И как же я был весь потрясен тогда, потрясен ужасом,
маленький, двухлетний, величайшим ужасом - я сказал бы теперь - растворения
в стихии!..
Ведь вот же ничего больше не было - один момент всего; ведь отец,
конечно, тут же меня вынул из воды, а вот не забылось же во всю жизнь...
Какое забылось!.. И сейчас даже мороз у меня по коже идет, когда
вспоминаю... Это значит, я в первый раз тогда, будучи двухлетним, ощутил во
всей полноте, какая человеку доступна, свою личную смерть именно как
растворение в чем-то: из тебя выходит твое и в тебя отовсюду (это главное)
входит не твое, чужое, постороннее - скажем, стихия... Растворение в
каких-то молниях, зеленых и желтых...
Любопытно, что я несколько раз потом тонул, так уже в возрасте
десяти-двенадцати лет, - ведь до того тогда купались летом, что непременно
судорогой руку сведет или ногу, - но это в какое-то мутное пятно слилось:
невозможно уж разобрать, где, когда именно тонул и как спасся... А вот
маленький миг, ведь миг всего, его и передать нельзя: до того он был
короток, как видите, остался, и забыть его никак нельзя.
- Не потому ли вы сделались и гидротехником? - пошутил я, наливая ему
новый стакан чаю.
- А может быть! - тут же согласился он. - Может быть, повлияло это...
Еще в то же время и в той же речке (это не река была, а всего только речка,
и не носила она никакого названия) утонул наш Нептушка... Это была собака
большая, рыжая, кудлатая... Сенбернар?.. Может быть... Нет, едва ли...
Откуда же у нас мог взяться сенбернар на глухом хуторе?.. Дворняга, конечно,
но большая... Когда меня с
