Сергеев-Ценский Сергей - В Грозу
Сергей Николаевич Сергеев-Ценский
В грозу
1
Был голод, но, привыкшие к умиранию, люди умирали молча. С каждым днем
пухли все больше и больше, недоуменно пробуя свои руки, ноги, подглазья,
налившиеся голодной водой, и умирали, проделав перед смертью тысячу ненужных
штук, - ритуал умирания, бесплодно попрошайничали друг у друга, бесплодно
осаждали исполкомы, здравотделы, собесы; собирали ягоды боярышника и
шиповника, улиток, молодую траву; походя воровали, бесцельно таща все, что
попадало под руку; по ночам уводили и резали чужих лошадей, коров и коз;
соблюдая еще прежнее человеческое достоинство, выпрашивали у знакомых кошек
"на одну только ночку, - пожалуйста, - а то, знаете ли, мыши одолели" - и
жадно съедали их; ловили собак на улицах, нарочно раззадоривая их и
заманивая в укромные углы; воровали по ночам трупы из часовни на кладбище;
охотились за чужими детьми, но бывали случаи, что ели и собственных.
Один татарин из деревни Аджилар, отец шестерых детей, бестрепетно резал
младших ножом, как барашков, и кормил ими старших и жену, кормился и сам.
Двое старших, подростки, годились уже для работы, а от маленьких какой толк?
Расчетливый татарин этот продержался так недели три, но проходивший мимо
отряд пристрелил людоеда и его жену, а подростков только избил до потери
сознания и бросил. Очнувшись, старший немедля убил младшего, и никому по
уходе солдат из всей деревни Аджилар не было дела, в вареном виде ел он труп
брата или сырым. Когда нашли труп старшего, костяк младшего около, прикрытый
мешками, был обглодан.
Это было в беспечном Крыму, где еще так недавно, казалось, сам воздух
пел и смеялся, а горы еще и теперь оставались прежними курчавыми, красивыми
горами и море прежним, только совершенно пустынным морем.
К весне появились обычные здесь весною стаи камсы, и начали выезжать на
баркасах в море стрелять дельфинов. Толпами сходились тогда к пристани
голодные и жалостно просили у дельфинников потрохов. Потрошили дельфинов тут
же, и в толпу бросали кровавые внутренности. В общей свалке разрывали их в
клочья и съедали сырьем. Бывали случаи, что в подобной свалке сталкивали
иных с пристани в море.
Вылезли на улицу обычно крепко сидевшие по домам татарки и меняли свои
чадры и медную посуду на хлеб. Они были страшны - черные, костлявые,
говорящие только на своем кудахтающем языке, блистающие тускло большими от
худобы, ошеломленными глазами.
И вообще люди перестали уж походить на обычных людей: лица желтые,
скулы обтянутые, взгляд исподлобья, отчужденный, когда каждый человек кругом
- враг; ходили медленной пьяной походкой, движеньями рук заметно помогали
шатким ногам.
Часто попадалась опаленная и даже прожженная до больших дыр одежда: это
холод, от которого голодное тело била крупная дрожь, гнал людей как можно
ближе к огню железных печек, и долго не чувствовали, как начинали тлеть их
лохмотья.
Умирали взрослые, но иногда не успевали умереть вслед за ними дети и
оставались. Их собирали в "очаги", где их нечем было кормить; зато надевали
на них одинаковые белые колпаки, сшитые из скатертей и салфеток с вышитыми
на них красными полумесяцами и звездами у татар и одними только
пятиконечными звездами у русских.
Голодные, сначала требовательно плакавшие, потом понявшие, что их
некому кормить, они всюду расползлись, чтобы самим добыть что-нибудь поесть.
Они толпами сновали по безлюдному почти базару, карауля покупателей. Вид
хлеба приводил их в неистовство. Уставшие выпрашивать, они кидались на
