Сергиевская Ирина - Письма Кесарю
Ирина Сергиевская
Письма Кесарю
Письмо первое. Пыркин - Кесарю
...З-здесь... б-был... Г-го-га!!..
Ах, мука моя, мука...
Не гневайтесь, Кесарь. Еще несколько секунд, и они успокоятся. Считаю
до десяти. Один, два, три, четыре... Вот опять!
...Ы-ых яблоко... куды котишься?!!
пять, шесть, семь...
...Любка шельма-а!..
восемь, девять, десять. Все.
Ночь. Тишина. Чужая выселенная квартира. Я тайно живу здесь третьи
сутки. До этого скитался по подвалам. Мне нельзя домой. Мне никуда нельзя.
Я - беглец.
Как вялы сейчас мои руки... Они выводят эти слова с восхитительным
покорством. Отчего раньше я не радовался ему, не ценил!.. Да, человек глуп
и самоуверен до той поры, когда гром грянет.
Однако надо спешить, надо успеть закончить письмо до рассвета, иначе
плохо мне будет. У, жизнь пропащая!..
Не гневайтесь, Кесарь: вступление мое затянулось. Теперь к делу.
Анкетные данные: Пыркин Георгий Алексеевич, 1938 года рождения, член
партии, образование среднее, профессия - переплетчик, женат, судимостей
нет, передовик производства. Родственники мои люди исключительно
благонадежные, никто против советской власти не воевал, врагом народа не
был, за границу не убегал. Дядя вот только... искусствовед-космополит. О
нем в 48-м году статья в центральной газете была: "Чего хочет Пыркин?"
Дядя умер от инфаркта тогда же. И ведь как оно все обернулось-то. Раньше я
дядю боялся вспомнить, а сейчас, сообразуясь с магистральным направлением
нашей политики, горжусь, что он мне родня!
Больше гордиться нечем. Признаюсь, человек я малокультурный. Если же
встретятся Вам в письме всякие литературные выражения, вроде
"восхитительный", то это потому только, что не одна сотня книг через мои
руки прошла. Кое-что запомнилось. Из Пушкина, к примеру: "Шуми, шуми,
послушное ветрило..." Или из Чехова, насчет Вселенной нашей, которая в
зубе какого-то чудовища находится. Смешная мысль...
Ни одну из книг я, по правде сказать, до конца не дочитывал - бросал за
ненадобностью. У меня натура влиянию искусства вообще не поддается.
Заурядный я человек, и наружность моя самая непривлекательная - скучная,
как измятый рубль.
Женился я когда-то на бывшей укладчице асфальта, Зинаиде Афанасьевне.
Теперь она пенсионерка. Хорошая женщина, тихая, по воскресеньям в церковь
ходит. Правда, не красавица, скорее наоборот: шея у нее кривая. Бригадир
асфальтоукладчиц был, как это водится, пьяный - метил лопатой в бочку, а
попал в человека. У них вся бригада таким образом покалечена: у кого глаз
выбит, у кого зуб; у мадам Суслопаровой - лучшей подруги жены - вообще уха
нет. Считайте, Афанасьевна легко отделалась. Я за внешней красотой,
повторяю, не гнался никогда и доволен был тем, что неприхотлив.
Да, Кесарь, Вам пишет счастливейший в прошлом человек. Все у меня было:
спокойная работа, уважение коллег, хорошая репутация, свой круг
заказчиков, среди которых попадались люди известные. Эх, что там говорить
- у меня своя отдельная квартира в центре города была, вот как!
Шутка ли, десять квадратных метров в самом Питере, на Большой
Подьяческой! Из нашего окна, если по пояс высунуться и шею вытянуть, видна
старая пожарная каланча, что на Садовой улице. Мимо этой каланчи я каждый
вечер шел домой. Сейчас не могу без слез вспомнить, что не крался, как вор
и убийца, а именно шел, шествовал...
Ну, вот, сбился - забежал вперед, нарушил последовательность событий.
Будьте же снисходительны, Кесарь, к моей сбивчивости. Что взять с человека
больного, лишенного крова и р
