Сердюченко Валерий - Чернышевский В Романе В Набокова 'дар'
В. Сердюченко
Чернышевский в романе В. Набокова "Дар"
К предыстории вопроса
Лишь в 1990 году отечественный читатель получил возможность
познакомиться с романом В. Набокова "Дар". К тому времени Чернышевский еще
оставался персонажем номер один в советском литературоведении. Сотни книг,
статей, диссертаций, ежегодные саратовские сборники, юбилейные торжества -
казалось, наша тяжелая научная артиллерия камня на камне не оставит от
сочинения эмигранта.
Произошло же нечто непредвиденное и странное, то есть не произошло
ровным счетом ничего. Наш философско-филологический олимп в одночасье
предал своего кумира, не отреагировав на публикацию ни единым словом. И
добро бы речь шла именно о фельетонной выходке, достойной лишь
презрительного умолчания. Но нет, четвертая глава - это скрупулезное,
поражающее в том числе филологической культурой исследование литературной и
человеческой биографии Чернышевского. Оно просто не имело права остаться
без ответа со стороны бесчисленных "специалистов по Чернышевскому". И вот
такой конфуз...
Так или иначе, фактом своей публикации роман Набокова введен в
литературно-критический оборот и по замечательной резкости суждений об
авторе "Что делать?" взывает о хотя бы запоздалой оценке этой
бескомпромиссной негации.
Прежде всего надлежит уточнить, что Набоков принадлежал к числу
"последних могикан" просвещенной дворянской элиты, не нашедших общего языка
даже со сменовеховской эмиграцией по причине ее либерально-демократического
прошлого. Почти исторические временные дистанции, сложившие литературное
поприще Набокова (автор "Лолиты" и один из законодателей современной
западноевропейской прозы начинал свой писательский путь в одно десятилетие
с И. Буниным), мешают увидеть в нем родовую сущность русского аристократа,
идейно-психологически замкнутого на эстетической культуре избранного
меньшинства. Между тем дед Набокова, придворный сановник и министр юстиции
при Александре III, лично отдал Чернышевского под надзор полиции после
астраханской ссылки1, а, как явствует из мемуарно-биографического пласта
набоковской прозы, Набоковы-старшие были для писателя объектом
ностальгического обожания.
Имеется плодотворная исследовательская перспектива рассмотреть
оппозицию "Набоков-Чернышевский" как завершение противостояния, длившегося
в русской литературе на протяжении целого века. Отважно совместив в "Даре"
право художника с полномочиями историка литературы, Набоков довел до
геркулесовых столпов отрицания всю "гражданскую" линию отечественной
словесности, закономерно увидев ее главного законодателя именно в
Чернышевском.
Однако "античернышевский" пафос четвертой главы романа заключается не
в теоретических разоблачениях. Автор "Дара" не приемлет самой ментальности,
человеческой сущности демократа и разночинца, улавливая в ней лишь
однобокую посредственность, "грядущего хама" русской истории. В "Даре", на
наш взгляд, абсолютно полно выражен феномен психофизического неприятия
социального парвеню, плебея, претендующего на равноправное место в пантеоне
русской культуры.
Как уже было сказано, корни этого неприятия уходят в середину
минувшего столетия, когда общепризнанные корифеи пера, "парнасские
помещики" (выражение Н. Полевого) вдруг обнаружили себя в окружении
литературных поденщиков, пролетариев умственного труда, заполонивших
редакции "Современника", "Времени", "Эпохи", "Русского слова". К тому же,
вспоминает М. Антонович, "эти новые сотрудники не только относились к
приятелям
