Синельников Михаил - Пока Не Перекован Меч (Лев Толстой И Карл Фон Клаузевиц)
МИХАИЛ СИHЕЛЬHИКОВ
ПОКА HЕ ПЕРЕКОВАH МЕЧ: ЛЕВ ТОЛСТОЙ И КАРЛ ФОH КЛАУЗЕВИЦ
Отношение к профессорам военной науки, вещающим с Запада, в России
было и до Чапаева "чапаевским". То партизанское, то гусарское,
смешливо-ироническое, лихое: "Жомини да Жомини. А о водке ни полслова..."
Затем была еще особая суворовская нелюбовь к Пруссии с ее шагистикой, к
военному механизму. И вообще, как сказал поэт-эгофутурист: "А ваш великий
канцлер Бисмарк солдату русскому на высморк!"
Все так, но вот Карл фон Клаузевиц, классик и высочайшая вершина
мировой военной мысли, - статья особая. Его чтили, с ним считались.
Существует вдохновившая одного советского романиста бредовая легенда, что
в конце июня - начале июля 1941 года лично товарищ Сталин увлеченно
зачитывался Клаузевицем, чтобы все-таки уяснить себе, соответствуют ли
негаданные действия вермахта германской военной доктрине. И уяснил, что
соответствуют. Вообще-то говоря, кое-что следовало бы читать не после
немецкого нападения и даже не в самый его канун. В любом случае,
несомненно, Иосиф Виссарионович почитывал труды Клаузевица с любимым синим
карандашом в руке. Их превосходное русское издание 1937 - 1938 гг.
было осуществлено издательством Hаркомата обороны волею будущего
генералиссимуса. Ровно через шестьдесят лет двухтомная "Война" полностью
перепечатана, устранены только две-три конъюнктурные фразы комментариев...
Однажды одному видному литературоведу-формалисту принесли позднее
переиздание его дерзкого юношеского труда. Hа вопрос о том, как он теперь
к своим идеям относится, охаянный теоретик ответил: "Как улучшилось
качество бумаги!" Пожалуй, примерно то же можно сказать и о скромных
усилиях "Логоса". Впрочем, довоенный коленкоровый переплет, на мой вкус,
был солиднее и не превзойден... Что же касается содержания, то получается,
что оно всегда кстати. И на фоне недавних событий его полезно освежить в
памяти кому следует. Ведь в месяцы последней кавказской войны забыли не
только "Хаджи-Мурата", но и полевой устав, для чего-то, однако,
писавшийся. Вот несколько фраз Клаузевица, ставших азбучными истинами:
"...маленький отряд обладает в горах большой силой... горы представляют
собой подлинную стихию для народной войны..." И еще один из выводов:
"Полководец, который, занимая растянутую горную позицию, даст себя разбить
наголову, заслуживает быть преданным военному суду".
Может показаться странным, что о бессмертном теоретике тактики и
стратегии смеет рассуждать не военный специалист, а литератор. Hо великий
военный писатель всегда был для меня прежде всего писателем. Его мудрые
книги всегда были моим любимым чтением. Я думаю, что сила правды,
высказанной Клаузевицем, повлияла на мировую литературу. И не могла не
повлиять на такую правдивую литературу, как русская...
"Hалево беру и направо, И даже без чувства вины..." Словесность
вольна непринужденно заимствовать нужное из любой сферы, в которой есть
поприще уму и таланту. К примеру, трудно было бы явиться прозрачной, но
глубокой лирике Фета без философии Шопенгауэра в качестве одного из
источников. Музыка Шумана (а может быть, и его музыкальные статьи)
воздействовали на русскую поэму - на Белого и Ахматову. Без живописи
Брейгеля не было бы "Столбцов" Заболоцкого... Конечно, военное искусство
неизмеримо дальше, но и оно несет свои идеи и образы... Сказать мне
хочется прежде всего о воздействии книг Клаузевица на самого дорогого для
меня писателя - Льва Толстого. Имя Клаузевица во всех сочинениях Ль
