Скалон Андрей Васильевич - Стрела Летящая
Андрей Васильевич Скалон
СТРЕЛА ЛЕТЯЩАЯ...
Душе настало пробужденье..
А. С. Пушкин
1
Он возвращался к началу учебного года в институт и, чтобы не опоздать
на пароход, покинул лагерь на самом рассвете. Внизу его ожидала прохлада
Байкала, лодка Максимова с бензиновым запахом и последняя уха из ночного
улова, из тех омулей, которые, мягко волнуя паутину макси-мовских сетей,
путались и засыпали в них сейчас в студеной глубине Заринуйского залива. С
бодростью необычно рано проснувшегося человека он пустился в путь по
влажной тропе, по скользким травам и мхам. Летний запас сил и радость
девятнадцатилетнего тела переполняли его, и он все прибавлял и прибавлял
шагу, прижимая к боку прыгающее и бьющее в лопатку ружье.
У Второго ручья он перекурил и долго со значением пытался вдуматься в
рассветную тишину, долго старался настроиться на прощально-элегический лад,
но вместо этого все представлялись ему городские удовольствия: то ресторан
большого парохода, то парикмахерская с ее запахами и никелевым блеском; то
представлялось ему, как он валится на сиденье такси и шофер рад ему и
понимает, что седок из тайги; то представлялся ему трамвай, если не будет
такси, трамвайные, истомленные летней духотой пассажиры, с завистью и
одобрением осматривающие всю его таежную, пропахшую кострами мужественную
фигуру. И в голове складывались уже те небрежно-ласковые слова, которые он
скажет одной хрупкой синеглазой ботаничке, когда подойдет, легко ступая по
аллее из смешных домашних деревьев-тополей, к открытому окну, за которым
перед девушкой на столе будет лежать гербарий, собранный под городом,
широкополая крымская панама и книжечка очередного безумно любимого поэта.
Еще мелькнула мысль о том, что наденет он новенькие джинсы и в джинсах
будет ловок и строен, не то что сейчас, в робе. Он поймал себя на этой
мысли о джинсах, устыдился, потянул плечами на себя рюкзак, подхватил ружье
и побежал вниз, стараясь простить и извинить себя.
Пока он шел и радовался, солнце поднялось, появился легкий ветерок по
распадку, вершины кедров вдоль тропы прояснились, и, когда он взял
последний тенигус и стал переваливать хребтик, в прорыве меж молодыми с
синими шишками в черно-зеленых вершинах кедрами открылось озеро...
Озеро открылось настежь - холодное, глянцево-тугое, с мягкими розовыми
полосами на восходе, с пунцовыми и чисто алыми вершинами гольцов на той
стороне.
Озеро было как неожиданное счастливое событие. Он замер и долго стоял,
запоминая и малиновые оттенки, бродившие в небе над озером в их
невещественности и неясности, и ощущение чуть влажной и прохладной от
тумана коры кедра под рукой, и странный звук озера - не то вулканический
гул его, не то шелковый его шелест, не то замирающее в его огромной
семисоткилометровой раковине, затерянное миллионы веков назад космическое
эхо - и запоминая вместе с тем даже зуденье комара, из-за спины нагнавшего
его, и легкость, и силу свою здесь, на вершине хребта.
2
Отсыревшие ичиги скользили по траве, а он, как на слаломной трассе,
выкручивал виражи тропы и в темпе, в темпе бежал вниз по долгому, пологому
спуску хребта, среди толстых стволов, среди зелено-красных брусничных
полян, через сырые ослизлые валежины с отметинами конских копыт, бежал по
дну зеленой лавы тайги.
Этот спуск был подъемом в начале мая, маршрут был первым, и тут он уже
едва волок ноги, и ему казалось, что он с минуты на минуту упадет и сдохнет
под тяжестью рюкзака, а гарь строго и угрожающе чернела на параллельн
