Смирнов Виктор - Ночной Мотоциклист
ВИКТОР СМИРНОВ
ночной мотоциклист
Полицейские ворвались в хутор на рассвете. Действовали они на сей раз
ловко и храбро: хутор был окружен ротой егерей, снятой с фронта специально
для карательных операций, и в случае отступления полицейские сами были бы
расстреляны из пулеметов.
Через час бой с небольшой группой партизан был окончен, и командир
полицейского отряда, откозыряв обер-лейтенанту, приступил ко второй части
акции. Население затерянного в лесах Гродненщины хуторка было собрано у
большого сарая. Обер произнес речь, а командир шуцманов переводил. Как
только фашистский офицер пунктуально объяснил, что жители хутора, приютив
партизан, "совершили тягчайшее преступление против рейха", солдаты и
полицаи загнали людей в сарай и подожгли его.
...Мне было тогда пять лет, я жил в Сибири, но, как и у всех русских, боль
войны вошла в мою Кровь и мозг, отпечаталась в глубинах сознания:
достаточно малейшего толчка, чтобы вызвать в памяти картины, которых я не
видел. Надо мной пролетают серо-зеленые длиннотелые "мессершмитты" так
низко, что различимы чужие, холодные лица летчиков; я вижу беженцев,
угловатые темные танки, мнущие стебли кукурузы, вижу обмерзлые пустые
квартиры Ленинграда... Есть страны, где не видели фашизма вблизи, но мы
видели, и память о пережитом передается от поколения к поколению. .
Так вот, сарай догорал, и те, кому хотелось, насмотрелись досыта;
полицейский начальник допросил четверых партизан, захваченных в хуторе, и,
озлобленный молчанием, застрелил одного из них.
Остальных повели берегом реки к городу. Их не сожгли вместе с теми, в чьих
избах они ночевали, их должны были повесить на площади. Партизаны видели,
как горел сарай, и, наверно, им тяжело было чувствовать себя живыми.
Полицаи шли нестройной толпой, от реки поднимался туман, и в низинке, где
он был особенно густ, партизаны, точно сговорившись, бросились бежать.
Двое, петляя, помчались в прибрежный кустарник, а третий прыгнул с обрыва
в реку.
Полицейские долго стреляли из автоматов, срезая очередями ветки кустов.
Двух партизан вскоре нашли, но третий, тот, что прыгнул в воду, исчез.
Командир отряда до самого города оставался мрачным и злобно гонял желваки:
он не любил оставлять свидетелей в таких делах. Он боялся, этот фашистский
прихвостень. Люди не могли забыть содеянного им, и он предчувствовал
время, когда каждый встречный будет казаться ему свидетелем обвинения.
1
Я просыпаюсь с тяжелой головой и не сразу сознаю, где нахожусь. Лишь когда
вижу плюшевую портьеру и репродукцию картины Шишкина в позолоченном
багете, вчерашний день смыкается с настоящим, все встает на место. С чего
я должен начать? Да, нож... Нож, отмеченный клеймом африканского корпуса
Роммеля. Из всех возможных орудий убийца предпочел почему-то этот
экзотический клинок.
Николай Семенович спит на диване, тяжело, с присвистом дыша. Множество
листков на столе исписано его неровным почерком. Темно-синий китель с
майорскими погонами небрежно брошен на стул.
Беру патрончик из-под валидола - он пуст. Вчера шеф высыпал на ладонь
таблетки, их было не меньше шести. Когда, работаешь в угрозыске,
привыкаешь замечать такие мелочи.
Я надеюсь ускользнуть из номера, чтобы позвонить врачу, но шеф
предупреждает меня.
- Присядь, Паша, - говорит он, приподнимаясь. Лицо его мне не нравится.
Оно сиреневого оттенка, в тон портьерам. Конечно, человек, получивший в
войну три ранения и не знающий, что такое нормированный рабочий день, не
может рассчитывать на здоро
