Смирнов Виктор - Тревожный Месяц Вересень
Смирнов Виктор
Тревожный месяц вересень
{1} Так обозначены ссылки на примечания. Примечания в конце текста книги.
Мятишкин Андрей: Осень 1944 года, заброшенное в глуши украинское село.
Фронт откатился на запад, но в лесах остались банды бандеровцев. С одной из
них приходится схватиться бойцу истребительного батальона, бывшему разведчику,
списанному по ранению из армии... По роману снят фильм на киностудии им.
Довженко в 1976 году.
Содержание
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Примечания
Глава первая
1
Я дошел до "предбанника" и упал на горячий, усыпанный хвойными иголками
песок. Густой запах хвои щекотал ноздри. Земля грела и баюкала меня. Она
колыхалась на своей орбите. Кто-то покачивал ее, как коляску, что висит в хате
у печи. Покачивал в полной тишине...
Я слышал, как ссыпается песок под семенящими ножками муравья. Тишина -
удивительная штука. Два с половиной года я не знал ее. Правда, за время боев
нас несколько раз отводили на отдых, но фронт был не так уж далеко, за
горизонтом все время стучали, рвали брезент; земля оставалась неспокойной, она
легонько гудела, как ночной улей. Всей своей шкурой - тогда еще совершенно
целой, нигде не продырявленной шкурой - я ощущал этот скрытый гул, даже когда
спал. Меня словно подключили к какому-то аккумулятору. Достаточно было нажать
кнопку, чтобы ноги сами собой нырнули в сапоги и ремень плотно обхватил
гимнастерку. Недаром Дубов говорил, что берет в свою группу только таких
ребят, которые тратят на сборы не больше десяти секунд. "Час - мало, а десять
секунд - как раз" - это было любимое присловье Дубова, старшего лейтенанта из
дивизионной разведки.
Теперь фронт далеко ушел от меня. С ним ушли Дубов и ребята. А я
остался... Лежу в соснячке и слушаю тишину. Она как вода - тишина. В нее
стреляли фугасными, кумулятивными, трассирующими, зажигательными,
шрапнельными, бронебойными, бетонобойными, а она все приняла в себя и
сомкнулась, как только стрельба кончилась. Затянула все раны, будто их и не
было.
Я перевернулся на спину и уставился в небо, поддерживаемое мутовками
молоденьких сосенок. Кто и когда окрестил посадку "предбанником"? Кажется, так
называли этот соснячок еще до войны. Сюда, в "предбанник", шастали парочки
после танцев в сельском клубе. Наверно, им было жарко в соснячке, здесь ведь и
без того жарко. Даже когда в лесу, на притененных склонах оврагов, лежит снег,
посадка дышит печным теплом. Кого только было не встретить в "предбаннике"! В
довоенную пору, конечно... Сейчас кому сюда ходить?..
...Небо было в длинных белых полосах. Как будто и туда ветер донес осеннюю
паутину. Легкое, светлое небо. "Моя родина там, где проплывают самые высокие
облака",- сказал однажды товарищ мировой посредник Сагайдачный, а он вычитал
это у своего любимого француза по фамилии Ренар.
По-моему, нет нигде неба выше, чем у нас, в Полесье.
Я разбросал руки. Теплое марево подхватило меня и понесло, словно течение.
Сознание замутилось на миг - не так, как от хлороформа, а по-хорошему
замутилось, по-легкому.
Мне вспомнилось утро, когда я увидел младшую дочь гончара Семеренкова на
озимом клине. Она шла по стежке с коромыслом на плече - высокая, легкая,
стройная. Было рано, озимь чуть обозначилась на пашне, а вдали проступала
сиреневая кромка лесов. Казалось, девушка сейчас сольется с этой сиреневой
кромкой, растает, будто ее и не было. Почему я вспоминаю об этом утре, когда
мне хорошо?.. Может, наоборот, мне
