Смоленский Вадим - Очки
Вадим Смоленский
Очки
В знании туземных наречий есть как плюсы, так и минусы. Первые
общеизвестны. Освоив язык аборигенов, путешественник или колонист способен
самостоятельно прыгать туда-сюда через языковой барьер, глубоко проникать в
местную культуру и быть среди туземцев своим в доску. Минусы менее
очевидны. Они обнажаются только в больших колониях, при наличии
достаточного числа соотечественников, пренебрегающих вышеперечисленными
плюсами. Их пренебрежение понятно. В самом деле, жизнь коротка, и всему на
свете все равно не научишься. Зачем вникать в устройство сливного бачка,
если можно вызвать сантехника? В одном случае теряется масса драгоценного
времени, а в другом - бутылка водки. Затраты несоизмеримы. Поэтому
холодильник колониста, овладевшего местным языком, обычно бывает под
завязку забит сорокаградусной. Поводы к получению магарыча разнообразны -
обращение к врачу, визит в полицейский участок, прием свалившихся на голову
туземных гостей. Hи одно из этих мероприятий не может быть успешно
проведено без переводчика, поскольку и гости, и врачи, и даже полицейские,
не сговариваясь, усаживаются по ту сторону пресловутого барьера.
Хорошо, если наш колонист неравнодушен к алкоголю. В этом, не столь уж и
редком случае он имеет возможность обращать минус в плюс, опрокидывая за
ужином честно заработанную чарку и упиваясь сознанием своей нужности людям.
Хуже, если он к алкоголю равнодушен. Во-первых, уменьшается полезный объем
холодильника. Во-вторых, окружающие начинают думать о нем как о пьянице,
что не соответствует истине и портит реноме. Такому колонисту крайне трудно
обрести моральную компенсацию своим бескорыстным трудам. Его рвут на куски
все кому не лень, его время пожирается бесконечной рутиной - но в тот
роковой миг, когда он готов расплеваться со всеми и перестать быть
альтруистом, небо посылает ему Курьез, посылает Казус, ставит пьесу в
театре абсурда и даже предлагает в ней роль, отказаться от которой
невозможно. Пожалуй, ради одного этого уже стоит учить иностранные языки.
В то утро я сидел за своим неизменным терминалом, задумчиво прохаживаясь
зубочисткой по нижней челюсти и сочиняя ответ на чье-то электронное
послание. День стоял солнечный; в оконное стекло то и дело ударялись
головами глупые стрекозы, ошалевшие от тепла. Гул тракторов, доносившийся с
окрестных рисовых полей, смешивался с криками студентов на футбольном поле.
Все это было не очень шумно - сравнимо с жужжанием моего компьютера.
Фактически, в кабинете стояла тишина. Тишину эту нарушил стук в дверь,
вслед за которым на пороге появилась кандидат физико-математических наук
Зинаида Шишкина. Я не сразу узнал ее. Что-то отличало ее от той Зинаиды
Шишкиной, которая сидела в дальнем крыле и часто встречалась мне в
столовой. С той Зинаидой произошла какая-то метаморфоза, и получилась эта.
Приглядевшись к лицу, я заключил, что виноваты глаза, гораздо более круглые
и выпуклые, чем раньше. Мелькнуло предположение, что с Зинаидой стряслась
базедова болезнь и она намеревается взять меня переводчиком к
эндокринологу. Hо глазами странности не исчерпывались. Походка ее ставила
вопросов не меньше. Раньше она ступала царственно, как львица, а теперь
передвигалась на манер Чебурашки, не отрывая ног от земли. Растопыренные
ладони ходили по воздуху, как два миноискателя. Ухватившись ими за спинку
кресла, Шишкина со второй попытки уселась в него, заломила руки и
произнесла страдальческим голосом:
- Вадичек!.. У меня несчастье. У
