Соболев Леонид Сергеевич - Парикмахер Леонард
Леонид Сергеевич Соболев
Парикмахер Леонард
Это был волшебный мастер бритья и перманента, юный одесский Фигаро.
Впервые я увидел его на одной из морских береговых батарей, куда он приезжал
на трамвае (так в Одессе ездили на фронт). Он приезжал сюда три раза в
неделю по наряду горсовета - живой подарок краснофлотцам, веселый праздник
гигиены.
В кустах возле орудия номер два поставили зеркало и столик, батарейцы
сгрудились вокруг, нетерпеливо дожидаясь очереди и заранее гладя подбородки.
Пощелкивая ножницами, как кастаньетами, он пел, мурлыкал, острил, гибкие его
пальцы играли блестящими инструментами, и порой, когда обе руки были заняты
пульверизатором, он швырял гребенку на верхнюю губу и зажимал ее носом.
Бритва так и летала в его ловких пальцах, угрожая носу или уху быстрыми
взмахами, - и очередной клиент с опаской водил глазами по зеркалу, следя за
ее сверкающим полетом. Но остроты и песни никак не мешали работе, и бритва
скользила по щекам, обходя все возвышенности, и Леонард сдергивал салфетку с
видом фокусника.
- Гарантия на две недели, брюнетам на полторы! Кто следующий?
Сев на стул, я невольно залюбовался в зеркале его пальцами. Тонкие и
гибкие, они нежно прощупывали пряди волос, безошибочно отбирая то, что нужно
снять. Каждый палец его, бледный и изящный, жил, казалось, своей
осмысленной, умной жизнью, подхватывая кольцо ножниц, зажимая гребенку или
выбивая трель на машинке, в неустанном движении, в веселой шаловливости, в
постоянном следовании за песенкой, сопровождавшей работу.
Не удержавшись, я сказал:
- С такими пальцами и слухом вам бы на скрипке играть.
Он посмотрел на меня в зеркало и хитро подмигнул.
- Хорошая прическа - тоже небольшая соната. Скажете - нет?
Мы разговорились. Большие черные его глаза стали мечтательными. Он
рассказывал о своем профессоре, который называет его "моложавым дарованием",
о скрипке, о том, что, когда кончится война, он пойдет в техникум и бросит
перманент, из-за которого его зовут Леонардом, хотя он просто Лев. Он
говорил о музыке, о любимых своих вещах. Пальцы его, как бы вслушиваясь,
перестали балаганить. Выразительные и беглые, они держали теперь гребенку
цепко и властно, как гриф скрипки.
Приведя в порядок всех желающих, он достал скрипку, которую неизменно
привозил с собой на батарею, и краснофлотцы вновь обступили его. Видимо, эти
концерты после бритья стали на батарее традицией.
Южное осеннее солнце сияло на тугих молодых щеках, выбритых до блеска,
просторное море манило к себе сквозь зелень кустов, и огромное тело орудия
номер два, вытянув длинный хобот, молчаливо вслушивалось в певучие
украинские песни, в жемчужную россыпь Сарасаге, в мягкие вздохи
мендельсоновского концерта. Леонард играл, смотря перед собой через орудие и
кусты на море, вторя невидимому оркестру и изредка напоминая о нем звучным,
верным голосом. И казалось, что он видит себя на большой эстраде, среди
волнующегося леса смычков и воинственной меди труб.
Очередной румынский снаряд, рванувшийся за кустами, оборвал концерт.
Леонард со вздохом опустил скрипку.
- Опять пьяный литаврист уронил палку. Им нужен строгий дирижер.
Скажете - нет?
Вторично я встретил Леонарда в госпитале. Он лежал, закрытый до
подбородка одеялом, и черные влажные его глаза были грустны. Я узнал его и
поздоровался. Он кивнул мне и попытался пошутить. Шутка не вышла. В коридоре
я спросил врача, что с ним.
Была тревога. Все из парикмахерской кинулись в убежище. Оно было под
пятью этажами большог
