Соллогуб Владимир Александрович - Сережа
Владимир Александрович Соллогуб
СЕРЕЖА
Лоскуток из вседневной жизни
(Кн. В. Ф. Одоевскому)
Bonjourl
(Grand monde).
Здравствуйте! (Большой свет) (фр.)
I
Уныло звенел колокольчик; телега медленно тащилась по тряской дороге, а
путешественник задумчиво глядел на поля, покрытые уж осенним снегом.
Это было в конце октября, в ту пору недоумения, когда природа
колеблется между летом и зимою, когда в Петербурге балов еще нет, а
начались уж вечеринки, - время дикой поэзии и озимовых всходов.
Скучно ездить по святой Руси, нечего греха таить, куда как скучно! Все
те же станционные смотрители, все те же дилижансы "первоначального
заведения", все те же постилы, рыбы, пряники и котлеты. Вот вам валдайские
баранки, вот вам сафьянные сапожки, вот вам щи такие ленивые, что их едва
из суповой чашки можно вылить. Хотите кушать, хотите ночевать, баранок вам
не надо, гусей также; спать? вы не будете, все надоело, все приелось... а
ехать далеко" далеко, далеко!.. Ну так вагляните хоть на проезжающих.
Сколько их тут! Все военные, да чиновники, да недоросли, да немцы. Вот
мчится телега - буйная молодость русских дорог; вот переваливается бричка,
как саратовский помещик после обеда; вот гордо выступает широкая карета,
как какр$г нибудь богатый откупщик; вот дормез, вот коляска, а за ними
толстый купец-дилижанс, выпив четырнадцать чашек чаю на почтовом дворе,
подает милостыню оборванной сидейке.
Это позабавит вас на полчаса. Но вот начинается настоящее вам горе,
пропали вы совсем: вы сворачиваете с большой дороги и едете проселком.
Горе вам, горе, горе, горе! Дорога делается хуже, вольных лошадей и
неволею едва ли придется вам достать. Грязно, скучно, досадно!
..............
К счастью, путешественник мой был влюблен. Перед ним далеко
расстилалось снежное поле, кое-где прикрытое мелким ельником, - картина
вам знакомая. Вправо мелькали две-три избенки, согнувшись, как старушки за
бостоном. Небо было серое; воздух был холодный.
Телега катилась по тряской дороге, а путешественник терялся в мечтах
и... потирал себе бока.
Это Сережа. Он едет в деревню из Петербурга. Он человек военный, хотя
не то чтобы военный человек.
Он добрый малый, гвардейский щеголь. Вы его видели везде. Кресла у него
в театре всегда в первом ряду, вследствие каких-то особенных знакомств.
Лорнет у него складной, бумажный. В театре он свой человек. Он даже мигал
три раза одной корифейкой танцовщице, той именно, которая всегда, идя за
гробом Розалии, опускает руку и подымает ногу. У него и на старом мундире
эполеты всегда новые. Он не то чтобы хорош, не то чтобы дурен, не то чтоб
умен, не то чтобы глуп, не богат и не беден. В большом свете он занимает
какое-то почетное место от особого искусства танцевать постоянно мазурку с
модной красавицей и заводить дружбу с первостатейными любезниками и
франтами, приехавшими из-за границы блеснуть своей заграничностью в наших
гостиных. Сережа кое-чем и занимался. Он читал всего Бальзака и слышал о
Шекспире. Что же касается до наук, то он имеет понятие об английском
парламенте, о крепости Бильбаб, о свекловичном сахаре, о паровых каретах и
о лорде Лондондери.
Но теперь и занятия, и балы, и книги, и театр - все забыто: пять
мазурок, три кадрили и два вальса решили навсегда судьбу молодого
человека; черные очи, пышные платья, длинные локоны и гранатовые серьги
обворожили его гвардейское сердце. Сережа не только уверил самого себя,
что он влюблен, но даже умел уверить в том и всех знакомых своих. О Сереже
ст
