Соловьев Владимир - Буддийское Настроение В Поэзии
Владимир Сергеевич Соловьев
Буддийское настроение в поэзии
Комментарии доктора ист. наук Н.И. Цимбаева.
Сохранено деление на страницы, номер страницы издания проставлен в
конце каждой страницы. Курсив в книге заменен на выделение двумя
_подчеркиваниями_. Ссылки на комментарии заключены в {фигурные скобки}
Многие из наших писателей уже находили в легендах буддизма мотивы и
сюжеты для своих произведений; но настоящим представителем буддийского
_настроения_ должно признать такого поэта, который, по-видимому, вовсе не
интересуется буддизмом и вообще строго охраняет свой русский стих от всяких
чужеродных имен и терминов {1}.
Литературная значительность гр. А. А. Голенищева-Кутузова достаточно
признана и публикою,- его стихотворения издаются в третий раз {2},- и
Академией наук, избравшей его в члены-корреспонденты и поручающей ему оценку
поэтических сочинений, представляемых на Пушкинскую премию. Это признание
вполне заслуженно: если не по возрасту, то по литературному типу гр. Кутузов
может быть назван "остальным из стаи славной" {3} тех поэтов, которые
явились вслед за Пушкиным и Лермонтовым; более чем у кого-либо в его стихе
слышится какое-то пушкинское веяние; рамки трех главных его произведений
("Старые речи", "Дед простил" и "Рассвет") не выходят из пределов той
"деревни, где скучал Евгений" {4}, а в первой из этих трех поэм к
пушкинскому внушению нужно отнести и главный характер и развязку. Но при
этой зависимости, о которой я упоминаю, конечно, не для упрека, между
поэзией Пушкина и гр. Кутузова существует - не говоря о силе и размерах -
ясное различие в настроении и тоне. У Пушкина тон бодрый, радостный и
уверенный; при самых языческих, мирских и даже греховных сюжетах настроение
его все-таки христианское,- это поэзия жизни и воскресения. У гр. Кутузова,
напротив, тон мирный, настроение безнадежное, он поэт смерти и Нирваны, хотя
это последнее столь ныне злоупотребляемое слово и не встречается в его
стихах.
67
Гейне разделял умы на "эллинов" и "иудеев"; наш поэт не принадлежит ни
к тем, ни к другим; он буддист,- разумеется, не в смысле каких-нибудь
догматов и учений, а в смысле того душевного настроения, которое
кристаллизовалось исторически в религии Шакъямуни {5}, но может существовать
индивидуально, независимо от нее. Я имею в виду не порицание и не похвалу, а
пока только _определение_. Я вывожу его из разбора трех названных поэм, на
которых главным образом основано литературное значение нашего поэта. Помимо
намерения, а может быть и помимо сознания автора, эти три лирические поэмы
связаны между собою как последовательные ступени в развитии одного
и того же настроения*.
II
Одинокий, во всем отчаявшийся преждевременный старик возвращается после
многих лет странствования в свой деревенский обветшалый дом, где его узнает
и приветствует только дряхлый пес. Все остальное ему чуждо, он окружен
бледными призраками воспоминаний и мертвыми следами минувшего.
Он в них безмолвно, тихо бродит,
Как гость могил, среди крестов
И сердцу милых мертвецов
По ветхим подписям находит
И внемлет смертный их покой,
К гробам приникнув головой.-
В толпе иных воспоминаний
Живей являлоса одно.
Огнем несбывшихся желаний
Больнее душу жгло оно {6}.
Найдя старую тетрадь дневника, унылый шутник читает в ней краткую
историю своей любви к жене приятеля и деревенского соседа. Эта история
проста и обыкновенна.
Ведь замуж вышла ты и рано и случайно.
Попался "человек хороший", полюбил...
Ему ты отдалась, хотя
