Соловьев Владимир - Из Литературных Воспоминаний, Н Г Чернышевский
Владимир Сергеевич Соловьев
Из литературных воспоминаний. Н.Г.Чернышевский
Ясно выступает в моих отроческих воспоминаниях один летний вечер {1}.
Мы жили недалеко от Москвы на даче в селе Покровском-Глебове. Отец,
работавший летом не меньше, чем зимою, уделял только воскресенья своим
друзьям и знакомым, приезжавшим на целый день из Москвы и из ее
окрестностей. Но вечер, о котором я вспоминаю, был не воскресный; невзначай
после обеда приехали Евгений Федорович Корш* и Николай Христофорович
Кетчер**. Я, по своим годам, еще не был в состоянии как следует ценить Корша
с его высоким образованием и тонким остроумием, которого впечатление (на
взрослых) усиливалось его обычным заиканием. Но я от раннего детства любил
Кетчера с его наружностью полудикого плантатора, с остриженными (тогда) под
гребенку волосами, его необъятную соломенную шляпу, широчайшие и слишком
короткие парусинные панталоны, которые он, кажется, носил и зимою,
свирепо-добродушное выражение лица, громкий бодрящий голос и бесцеремонные
шутки со всеми, сопровождаемые громким хохотом:
Dulce ridentem Lalagen amabo,
Dulce loquentem***.
Гости что-то рассказали отцу и собрались с ним в его обычную вечернюю
прогулку. Я попросился идти вместе с ними, и отец, после некоторого
колебания, согласился.
_______________
* Библиотекарь Румянцевского музея, одно время редактор "Московских
ведомостей" (до Каткова) и "Атенея", переводчик многих важных ученых книг,
изданных К. Т. Солдатенковым.
** Московский "штаб-физик", известный переводчик Шекспира.
*** Я буду Лалагу любить за сладкий смех
И говор сладкозвучный. (Гораций. Перевод А. Фета.) - Ред.
373
Но мои надежды на веселое собеседование Кетчера не сбылись. Он был
мрачен и совсем не хохотал. Оказалось, что он с Коршем приехали передать
отцу только что полученное из Детербурга известие о состоявшемся приговоре
особого сенатского суда, по которому известный писатель Чернышевский,
обвиненный в политическом преступлении, был осужден на каторжные работы в
Сибири. Оба гостя имели удрученный вид, а отец, взволнованный, с
покрасневшим лицом, говорил каким-то напряженным, негодующим шепотом, время
от времени переходившим в крик.
II
Все это не требовало бы никакого объяснения, если бы эти люди
принадлежали к одной партии, группе или направлению с осужденным. Но если в
первые годы царствования Александра II, когда освободительные реформы еще
только подготовлялись, все люди, искренно желавшие этих реформ, составляли
одну большую партию, где различия в образе мыслей, насколько они уже успели
определиться, намеренно да и невольно сглаживались в виду общей цели, то в
то время, которое я теперь вспоминаю, дело стояло уже иначе. Главная
насущная цель была достигнута, люди разных принципов и идеалов враждебно
столкнулись на дальнейшем пути и, независимо от старинной противоположности
"славянофилов и западников", резко обозначилось в самом "западничестве"
существенное несогласие между идеалистами-либералами "сороковых годов" и
реалистами-радикалами "шестидесятых годов".
Корш и Кетчер были чистейшими правовернейшими "людьми сороковых годов",
живыми памятниками знаменитых "кружков in der Stadt Moskau"*. Немецкая
философия и Шекспир продолжали быть для них высшими откровениями всемирного
смысла; к движению шестидесятых годов они могли относиться только враждебно
и нисколько не старались смягчать этой вражды. Особенно Корш всячески
изощрялся в более или менее язвительных насмешках над новейшими идеями и
"послед
