Солженицын Александр И - Адлиг Швенкиттен
Солженицын Александр Исаевич
Адлиг Швенкиттен
Односуточная повесть
Памяти майоров Павла Афанасьевича Боева и Владимира Кондратьевича Балуева.
1
В ночь с 25 на 26 января в штабе пушечной бригады стало известно из штаба
артиллерии армии, что наш передовой танковый корпус вырвался к балтийскому
берегу! И значит: Восточная Пруссия отрезана от Германии!
Отрезана - пока только этим дальним тонким клином, за которым ещё не
потянулся шлейф войск всех родов. Но - и прошли ж те времена, когда мы
отступали. Отрезана Пруссия! Окружена!
Это уже считайте, товарищи политработники, и окончательная победа.
Отразить в боевых листках. Теперь и до Берлина - рукой подать, если и не нам
туда заворачивать.
Уже пять дней нашего движения по горящей Пруссии - не было недостатка в
праздниках. Как одиннадцать дней назад мы прорвали от наревского расширенного
плацдарма - то пяток дней по Польше ещё бои были упорные, - а от прусской
границы будто сдёрнули какой-то чудо-занавес: немецкие части отваливались по
сторонам - а нам открывалась цельная, изобильная страна, так и плывущая в наши
руки. Столпленные каменные дома с крутыми высокими крышами; спаньё на мягком,
а то и под пуховиками; в погребах - продуктовые запасы с диковинами закусок и
сластей; ещё ж и даровая выпивка, кто найдёт.
И двигались по Пруссии в каком-то полухмельном оживлении, как бы с потерей
точности в движениях и мыслях. Ну, после стольких-то лет военных жертв и
лишений - когда-то же чуть-чуть и распуститься.
Это чувство заслуженной льготы охватывало всех, и до высоких командиров. А
бойцов - того сильней. И - находили. И - пили.
И ещё добавили по случаю окружения Пруссии.
А к утру 26го семеро бригадских шоферов - кто с тягачей, кто с ЗИСов -
скончались в корчах от метилового спирта. И несколько из расчётов. И несколько
- схватились за глаза.
Так начался в бригаде этот день. Слепнущих повезли в госпиталь. А капитан
Топлев, с мальчишеским полноватым лицом, едва произведенный из старшего
лейтенанта, - постучал в комнату, где спал командир 2го дивизиона майор Боев,
- доложить о событии.
Боев всегда спал крепко, но просыпался чутко. В такой постели дивной, да с
пышным пуховиком, разрешил он себе снять на эту ночь, теперь натягивал,
гимнастёрку, а на ковре стоял в шерстяных носках. На гимнастёрке его было
орденов-орденов, удивишься: два Красных Знамени, Александра Невского,
Отечественной войны да две Красных Звезды (ещё и с Хасана было, ещё и с
финской, а было и третье Красное Знамя, самое последнее, но при ранении оно
утерялось или кто-то украл). И так, грудь в металле, он и носил их, не заменяя
колодками: приятная эта тяжесть - одна и радость солдату.
Топлев, всего месяц как из начальника разведки дивизиона - начальник
штаба, уставно, чинно откозырял, доложил. Личико его было тревожно, голос ещё
тёпло-ребяческий. Из 2го дивизиона тоже на смерть отравились: Подключников и
Лепетушин.
Майор был роста среднего, а голова удлинённая, и при аккуратной короткой
стрижке лицо выглядело как вытянутый прямоугольник, с углами на теменах и на
челюсти. А брови не вовсе вровень и нос как чуть-чуть бы свёрнут к боковой
глубокой морщине - как будто неуходящее постоянное напряжение.
С этим напряжением и выслушал. И сказал не сразу, горько:
- Э-э-эх, глупеньё...
Стоило уцелеть под столькими снарядами, бомбёжками, на стольких переправах
и плацдармах - чтоб из бутыли захлебнуться в Германии.
Хоронить - да где ж? Сами себе место и выбрали.
Пройдя Алленштейн, бригада на в
