Станюкович Константин Михайлович - Рождественская Ночь
Константин Михайлович Станюкович
Рождественская ночь
{1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.
Волшебная тропическая ночь, вслед за закатом солнца, почти внезапно
опустилась над Батавией{407} и, благодаря ветерку, дувшему с моря, дышала
нежной прохладой, казавшейся таким счастьем после палящего зноя дня. Мириады
звезд зажглись на небе, и луна, круглая и полная, лила свой серебристый свет
с высоты бархатисто-темного купола и, медленно плывя, казалась задумчивой и
томной.
В эту чудную ночь, накануне Рождества Христова, белый катер с клипера
"Забияка", стоявшего верст за шесть, за семь на рейде, - дожидался у одной
из пристаней нижней части города господ офицеров, бывших на берегу.
Эта нижняя, "деловая" часть города с конторами, пакгаузами{407},
лавками, складами и тесно скученными домами, исключительно населенная
туземцами - малайцами и метисами, да пришлыми китайцами, ютилась почти у
самого моря, кишащего акулами и кайманами, в нездоровой, сырой и болотистой
местности. Настоящие хозяева острова Явы, голландцы, жили наверху, на горе,
в европейской Батавии, роскошном, чистом городке изящных домов, вилл и
гостиниц, тонувшем в густой зелени садов и парков, в которых высились
гигантские пальмы. Оттуда с ранней зари деловые люди спускались в малайский
квартал и в десять часов утра уже возвращались домой в свои прохладные дома.
Адская жара заставляла прекращать занятия, возобновлявшиеся снова за
несколько часов до заката и оканчивающиеся часов в десять вечера.
Оживленная и шумная днем жизнь в малайском квартале затихла. Огоньки в
маленьких домах потухли, и узкие и грязные, прорезанные смертоносными
каналами, улицы нижнего города опустели. Даже не видно было шныряющих у
пристаней ночных темнокожих фей-малаек, чтобы смущать матросов всевозможных
национальностей, давно не бывших на берегу, и своим более чем откровенным
нарядом, и выразительными пантомимами, и острым, неприятным запахом
кокосового масла, которым малайки расточительно пользуются, смазывая им и
волосы, и руки, и шею. Пусто везде. Изредка лишь мелькнет громадный бумажный
фонарь запоздалого разносчика всяких товаров, китайца - этого еврея почти
всего востока, возвращающегося из верхнего города, от варваров, к себе домой
на отдых.
Где-то вблизи на рейде, на каком-то судне пробило шесть склянок -
одиннадцать часов. Туземец спит. У пристани и далеко кругом стоит мертвая
тишина с однообразным шепотом морского прибоя, который нежно лижет береговой
вязкий песок. Только по временам эта торжественная, полная какой-то
таинственности, тишина тропической ночи нарушается вдруг шумными всплесками,
когда крокодил, после дневного крепкого сна на отмелях под отвесными лучами
солнца, забавляется в воде, ловя добычу.
И снова тишина.
Русские матросы с "Забияки", катерные гребцы, в ожидании господ,
находились все на катере. Лунный свет падал на их белые рубахи и захватывал
некоторые лица. Несколько человек, растянувшись под банками, сладко спали.
Один чернявый молодой матросик задумчиво и как-то вопросительно поглядывал
то на мерцающие звезды, то на сверкающую серебром полосу моря и видимо думал
какую-то думу, судя по его напряженно-строгому лицу. По временам, когда
раздавались всплески, он вздрагивал и пугливо озирался на товарищей. А
человек шесть или семь собрались около кормы и, рассевшись по бортам на
сиденьях, вели беседу как-то особенно тихо, почти шепотом, словно бы боясь
нарушить тишину этой волшебной ночи и точно нескол
