Тарутин Олег Аркадьевич - Каким Его Запомнили
Олег Аркадьевич Тaрутин
КАКИМ ЕГО ЗАПОМНИЛИ
Или восторг самозабвеиья
Губительный изведал ты,
Безумно возалкал паденья
И сам остановил винты?
А. Блок, Авиатор"
Глава 1
Больничное предисловие
Эту историю поведал мне Иван Семенович Кошкин - сосед мой по койке в
девятой палате хирургического отделения райбольницы имени Суль4зиддйнова.
Иван Семенович .медленно, но верно поправлялся после сложнейшей и на
редкость удачной операции, продлившей ему жизнь по крайней мере лет на
десять, я же проходил тут обследование, выполнял процедуры, о которых мне
до сих пор тошно вспоминать, и пребывал, стало быть, в самом тягостном
душевном состоянии.
Надо сказать, что и Иван Семенович не отличался особой душевной
бодростью, чего было бы естественно ожидать при столь счастливом исходе
операции. Отнюдь нет. Обычно он молчал, уставя неподвижный взор куда-то в
стык стены и потолка, и не отвечал на вопросы, видимо не слыша их. Иногда
он замолкал даже посреди разговора, и тут, конечно, недолго было бы и
обидеться, если бы не выражение лица Ивана Семеновича - печальное и
просветленное. Я лично не обижался: мало ли что, другому невидимое,
предстает ему в такие вот минуты.
Наши с Иваном Семеновичем койки стояли несколько на отшибе, как бы в
нише, образованной передним углом палаты и дверным тамбуром. Это
обстоятельство само по себе (даже не беря во внимание странностей характера
Кошкина) служило существенной помехой нашему общепалатному общению: ну там
разговоры, анекдоты, прочие больничные развлечения. О нас, за нашей вечно
открытой дверью, порой попросту забывали. Это же обстоятельство поневоле
сближало нас с Иваном Семеновичем. Ну и потом-ближайший сосед есть
ближайший сосед.
Из кратких бесед с Кошкиным, еще в первые дни нашего соседства, я
узнал, что обретается он здесь вот уже скоро три месяца, старожил
отделения, а до больницы работал в отделе кадров треста озеленения.
Родственников у него нет, и посещать его некому.
Вот тут-то он, удивив меня, впервые и замолчал посреди разговора,
уставясь перед собой невидящим взглядом.
Я же подумал о друзьях и сослуживцах и чуть было не спросил о них у
Ивана Семеновича, но, слава богу, вовремя удержался. Слава богу, потому
что, выйдя в тот же вечер покурить на лестницу и разговорившись о том да о
сем, да про то, как оно в жизни бывает, с одним старичком-халатником из
терапевтического отделения, услышал я от него больничную быль (неужто не
слыхал?), как еще в августе, кажись, приходил тут к одному мужику из
хирургии посетитель - с работы сослуживец, а может, просто дружок, не
скажу.
Только пришел он да и прямо в вестибюле-то во время свидания и помер.
Хлоп-и готов.
То ли инфаркт, то ли инсульт. Говорят, и не старый вовсе,
посетитель-то. Вот как оно, парень, бывает: посетитель - на том свете, а
больной из хирургии до се жив, поди уж и выписался. Дед Гриша желудок ему
перекраивал: блестящая, говорят, операция.
Старик-халатник заплевал окурок, кинул его в урну и уковылял в свою
терапию, влача по лестнице кальсонные тесемки, а я призадумался: уж не о
Иване ли Семеновиче речь?
Об операции на желудке, сделанной Кошкину дедом Гришей - главным
хирургом больницы Григорием Никитичем Кубасовым, - действительно говорили
как о блестящей и уникальной. Да и пребывал сосед мой в больнице с августа,
так что вполне это могло стрястись с ним, вернее - с его посетителем.
А вскоре после этого лестничного разговора я стал невольным свидетелем
малопонятного мне разговора Ивана Семеновича
