Тендряков Владимир - Проселочные Беседы
Владимир Федорович ТЕНДРЯКОВ
ПРОСЕЛОЧНЫЕ БЕСЕДЫ
Черепаха, которая жила под письменным столом, была вегетарианкой, и
Алексей Николаевич взялся доставлять ей к ужину букет луговой кашки. На эту
ответственную операцию неизменно приглашался я, помимо всего, надо пола-
гать, на роль Дерсу Узала местного значения. К вечеру под моим окном вырас-
тал он - вдохновенная голова на тонкой шее, кофта, ниспадающая с плеч столь
вольными складками, что сомневаешься в существовании плоти под ней, и белые
резиновые тапочки на ногах.
Я не был ни его учеником, ни коллегой, в стороне от той науки, которой
он отдал жизнь, не отстаивал с ним плечо в плечо общее кредо - всего-навсе-
го лишь его досужий собеседник в часы отдыха. Но, право, это не так уж и
мало. Оглядываясь назад, я теперь чаще вспоминаю даже не тех, с кем ког-
да-то жался под артобстрелом в одном окопе, жил койка в койку в студенчес-
ком общежитии или колесил по экзотическим командировкам, а тех, с кем при-
ходилось содержательно беседовать. Надо сказать, мне везло на собеседников
- мечущийся страстотерпец-правдоискатель Валентин Овечкин, Александр Твар-
довский, всегда яркий, не всегда безобидный, способный и обнадежить откро-
вением и уязвить до болезненных корчей. Но я не встречал собеседника умней
Алексея Николаевича Леонтьева.
Нет, не ум привлек меня поначалу к нему, хотя, едва познакомившись, мы
начали "перекатывать" глобальные проблемы. Нужно было сперва привыкнуть к
его скрупулезной, всегда сложной манере изложения, не шарахаться от пара-
доксальности его суждений, научиться ставить себя на его точку зрения. Это
пришло ко мне не сразу, а раньше, я открыл в нем интеллигентность характе-
ра...
Кто как, а я лично хронически страдаю от нехватки интеллигентности,
быть может, потому, что и сам ею обделен. Трудно определить, что понимаю
под интеллигентностью, скорей всего, наличие в человеке той струны, которая
чутко отзывается на твои колебания. Это в Алексее Николаевиче было. Старше
меня на двадцать лет, он успел в отрочестве вдохнуть ту атмосферу, которую
одухотворяли Лев Толстой, Чехов, Короленко, и это придавало интеллигентнос-
ти Алексея Николаевича особый колорит.
Впрочем, однажды он тут обманул мои ожидания. В Сиене нас, группу
русских туристов, повели в музей вин. Яркое солнце Италии снаружи, загадоч-
ный сумрак внутри стен средневековой крепости, ошеломляющее разнообразие
выставленных бутылок настроили меня на благоговейный лад. Мне вспомнились
слова Ланжевена, великого физика и тонкого знатока вин: "Вино не пьют, о
вине говорят". И во вдохновенном порыве я решил купить предельно дорогую
для моих скудных туристических финансов бутылку вина, мысленно поклявшись
себе, что разопью ее дома с наиболее интеллигентным собеседником из моих
знакомых.
Разумеется, им оказался Алексей Николаевич Леонтьев. Мы уселись друг
против друга, сосредоточенно вчитались в пеструю этикетку на бутылке, осве-
домленней, однако, не стали, торжественно раскупорили, расплеснули по ста-
канам, дружно внюхались, переглянулись... Вино пахло вином, ничем более.
Сдержав позыв разом опрокинуть, мы принялись церемонно смаковать. У музей-
ного напитка был едко-кислый вкус. Конечно, в этой кислятине должны сущест-
вовать знаменательные оттеночки, но мне они, увы, недоступны, я лишь ста-
рался не кривить физиономию, ждал восторгов от чуткого Алексея Николаевича.
Но лицо его было непроницаемо, а уста запечатаны.
"Вино не пьют, о вине говорят". Однако музейный напиток не то
