Библиотека в кармане -русские авторы

         

Толстой Лев Николаевич - Не Могу Молчать


Лев Николаевич Толстой
Не могу молчать
I
"Семь смертных приговоров; два в Петербурге, один в Москве, два в Пензе,
два в Риге. Четыре жизни: две в Херсоне, одна в Вильне, одна в Одессе".
И это в каждой газете. И это продолжается не неделю, не месяц, не год, а
годы. И происходит это в России, в той России, в которой народ считает
всякого преступника несчастным и в которой до самого последнего времени по
закону не было смертной казни.
Помню, как гордился я этим когда-то перед европейцами, и вот второй,
третий год неперестающие казни, казни, казни.
Беру нынешнюю газету.
Нынче, 9 мая, что-то ужасное. В газете стоят короткие слова: "Сегодня в
Херсоне на Стрельбицком поле казнены через повешенье двадцать крестьян за
разбойное нападение на усадьбу землевладельца в Елисаветградском уезде" (*).
(* В газетах появились потом опровержения известия о казни двадцати
крестьян. Могу только радоваться этой ошибке: как тому, что задавлено на
восемь человек меньше, чем было в первом известии, так и тому, что эта
ужасная цифра заставила меня выразить в этих страницах то чувство, которое
давно уже мучает меня, и потому только, заменяя слово двадцать словом
двенадцать, оставляю без перемены все то, что сказано здесь, так как
сказанное относится не к одним двенадцати казненным, а ко всем тысячам, в
последнее время убитым и задавленным людям. *)
Двенадцать человек из тех самых людей, трудами которых мы живем, тех
самых, которых мы всеми силами развращали и развращаем, начиная от яда водки
и до той ужасной лжи веры, в которую мы не верим, но которую стараемся всеми
силами внушить им, - двенадцать таких людей задушены веревками теми самыми
людьми, которых они кормят, и одевают, и обстраивают и которые развращали и
развращают их. Двенадцать мужей, отцов, сыновей, тех людей, на доброте,
трудолюбии, простоте которых только и держится русская жизнь, схватили,
посадили в тюрьмы, заковали в ножные кандалы. Потом связали им за спиной
руки, чтобы они не могли хвататься за веревку, на которой их будут вешать, и
привели под виселицы. Несколько таких же крестьян, как и те, которых будут
вешать, только вооруженные и одетые в хорошие сапоги и чистые мундиры, с
ружьями в руках, сопровождают приговоренных. Рядом с приговоренными в
парчевой ризе и в епитрахиле, с крестом в руке идет человек с длинными
волосами. Шествие останавливается. Руководитель всего дела говорит что-то,
секретарь читает бумагу, и когда бумага прочтена, человек с длинными
волосами, обращаясь к тем людям, которых другие люди собираются удушить
веревками, говорит что-то о Боге и Христе. Тотчас же после этих слов палачи,
- их несколько, один не может управиться с таким сложным делом, - разведя
мыло и намылив петли веревок, чтобы лучше затягивались, берутся за
закованных, надевают на них саваны, взводят на помост с виселицами и
накладывают на шеи веревочные петли.
И вот, один за другим, живые люди сталкиваются с выдернутых из-под их ног
скамеек и своею тяжестью сразу затягивают на своей шее петли и мучительно
задыхаются. За минуту еще перед этим живые люди превращаются в висящие на
веревках мертвые тела, которые сначала медленно покачиваются, потом замирают
в неподвижности.
Все это для своих братьев людей старательно устроено и придумано людьми
высшего сословия, людьми учеными, просвещенными. Придумано то, чтобы делать
эти дела тайно, на заре, так, чтобы никто не видал их, придумано то, чтобы
ответственность за эти злодейства так бы распределялась между соверша





Содержание раздела