Толстой Лев Николаевич - Поликушка
Лев Толстой
ПОЛИКУШКА
I
- Как изволите приказать, сударыня! Только Дутловых жалко. Все один к
одному, ребята хорошие; а коли хоть одного дворового не поставить, не миновать
ихнему идти, - говорил приказчик, - и то теперь все на них указывают. Впрочем,
воля ваша.
И он переложил правую руку на левую, держа обе перед животом, перегнул
голову на другую сторону, втянул в себя, чуть не чмокнув, тонкие губы,
позакатил глаза и замолчал с видимым намерением молчать долго и слушать без
возражений весь тот вздор, который должна была сказать ему на это барыня.
Это был приказчик из дворовых, бритый, в длинном сюртуке (особого
приказчицкого покроя), который вечером, осенью, стоял с докладом перед своею
барыней. Доклад, по понятиям барыни, состоял в том, чтобы выслушивать отчеты о
прошедших хозяйственных делах и делать распоряжения о будущих. По понятиям
приказчика, Егора Михайловича, доклад был обряд ровного стояния на обеих
вывернутых ногах, в углу, с лицом, обращенным к дивану, выслушивания всякой не
идущей к делу болтовни и доведения барыни различными средствами до того, чтоб
она скоро и нетерпеливо заговорила: "хорошо, хорошо" на все предложения Егора
Михайловича.
Теперь дело шло о наборе. С Покровского надо было поставить троих. Двое
были несомненно назначены самою судьбой, по совпадению семейных, нравственных
и экономических условий. Относительно их не могло быть колебания и спора ни со
стороны мира, ни со стороны барыни, ни со стороны общественного мнения. Третий
был спорный. Приказчик хотел отстоять тройника Дутлова и поставить семейного
дворового Поликушку, имевшего весьма дурную репутацию, неоднократно
попадавшегося в краже мешков, вожжей и сена; барыня же, часто ласкавшая
оборванных детей Поликушки и посредством евангельских внушений исправлявшая
его нравственность, не хотела отдавать его. Вместе с тем она не хотела зла и
Дутловым, которых она не знала и никогда не видала. Но почему-то она никак не
могла сообразить, а приказчик не решался прямо объяснить ей того, что ежели не
пойдет Поликушка, то пойдет Дутлов. "Да я не хочу несчастья Дутловых", -
говорила она с чувством. "Ежели не хотите, то заплатите триста рублей за
рекрута", - вот что надо было бы отвечать ей на это. Но политика не допускала
этого.
Итак, Егор Михайлович уставился спокойно, даже прислонился незаметно к
притолоке, но храня на лице подобострастие, и стал смотреть, как у барыни
шевелились губы, как подпрыгивал рюш на ее чепчике вместе с своею тенью на
стене под картинкой. Но он вовсе не находил нужным вникать в смысл ее речей.
Барыня говорила долго и много. У него сделалась зевотная судорога за ушами; но
он ловко изменил это содрогание в кашель, закрывшись рукою и притворно
крякнув. Я недавно видел, как лорд Пальмерстон сидел, накрывшись шляпой, в то
время как член оппозиции громил министерство, и, вдруг встав, трехчасовою
речью отвечал на все пункты противника; я видел это и не удивлялся, потому что
нечто подобное я тысячу раз видел между Егором Михайловичем и его барыней.
Боялся ли он заснуть, или показалось ему, что она уж очень увлекается, он
перенес тяжесть своего корпуса с левой ноги на правую и начал сакраментальным
вступлением, как всегда начинал:
- Воля ваша, сударыня, только... только сходка теперь стоит у меня перед
конторой, и надо конец сделать. В приказе сказано, до Покрова нужно, свезти
рекрут в город. А из крестьян на Дутловых показывают, да и не на кого больше.
А мир интересу вашего не соблюдает; ему все р
