Библиотека в кармане -русские авторы

         

Толстой Лев Николаевич - Война И Мир (Том 2, Часть 5)


Лев Николаевич Толстой
ВОЙНА И МИР
ТОМ 2
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
I.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг
почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был
убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то
первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он
предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти
Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, - вся
прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни:
его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица,
знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя
жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой
дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много
пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что
графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер
почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в
Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими
княжнами, с громадной дворней, как только он увидал - проехав по городу - эту
Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту
Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева
Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша
доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и
Московский Английский клуб, - он почувствовал себя дома, в тихом пристанище.
Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного
гостя, которого место всегда было готово и не занято, - приняло Пьера. Для
московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным
чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его
всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы,
подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги - никто и ничто не получало
отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его
под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него.
Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его
окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он - одной своей
доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были
скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы
веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались
радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало
кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за
кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. "Il est charmant, il
n'a pas de seхе", 1 говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно-доживающим свой век в Москве камергером, каких
были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из
за-границы, кто-нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и
выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни
верт





Содержание раздела