Трошин Геннадий - У Полыньи
Геннадий Трошин
У полыньи
В нем было что-то от лягушки и от змеи: широкая приплюснутая голова и
суживающееся к хвосту туловище коричневой узорчатой окраски. Ближайшие
родственники его - треска, навага, относящиеся к семейству бесколючих, и более
дальние, как камбала, жили далеко-далеко в соленых морях и океанах, а он даже
понятия не имел о них, находясь в устье быстрой речки, впадающей в большую
реку. Здесь он облюбовал себе под жилье затонувшее дерево, сучья которого
глубоко засосались в песок. На то были свои причины. Налим не любил солнечного
света, ила, травянистых заводей и терпеть не мог стоячую теплую воду. А здесь
была глубина, под деревом из песка бил холодный, бодрящий ключ.
Летом, когда ярко светило солнце и все в речке, радуясь, резвились и
трапезничали, налим забирался под дерево и дремал у подводного ключа, обходясь
без пищи целыми неделями. Ему в то время было не до еды. Тело становилось
вялым, пропадала всякая охота двигаться, даже шевельнуть хвостом, и рыбы
безбоязненно крутились под самым носом своего страшного соседа.
А он действительно был страшен - этот налим. С наступлением холодов
выбирался из своего укрытия и тогда уж не давал спуску ничему живому. Покрытый
густой слизью, он легко проскальзывал между коряг и бродил по дну, обшаривая
камни, промоины - не стоит ли тут какая рыбешка. И если стояла, то
подкрадывался к ней так незаметно, что та даже и не подозревала о грозящей
опасности. Впрочем, добычу он чувствовал далеко на расстоянии. Малейшее
колебание воды и запах определял мгновенно и устремлялся туда, откуда они
доносились. И тогда редкая рыбешка ускользала от его мелких, как щетка, зубов.
Ел он любую рыбу, не брезговал и снулой, протухшей. Но особую страсть питал к
ершам, которые, как и налим, предпочитали держаться в тени и на глубине, где
их легче было поймать. Если рыба не попадалась, налим не обходил стороной
червей и раков. Одного только он не признавал - растительной пищи.
Лягушки тоже были ему по душе. Ради них он изменял своей привычке,
выбирался с наступлением сумерек на мелководье к травам, поднимался наверх и
хватал квакушек во время их концерта, когда они теряли всякую осторожность. И
чужую икру очень любил. Весной так и крутился вокруг нерестующей рыбы и
наедался икрой до отвала. За свою-то он не очень беспокоился: метал в январе,
в лютую стужу, когда другие рыбы находились в вялом, полусонном состоянии.
Еще его привлекал металлический звон. Стоило только поблизости загреметь
якорной цепи, как налим оказывался тут как тут. Подплывал, слушал и даже
тыкался головой в цепь, пытаясь узнать, что это за диковинка.
Прошедшее лето выдалось особенно жарким. Вода прогрелась до большой
глубины, и налим с трудом дождался холодных ненастных дней. Чем темнее
становились ночи, тем сильнее разгорался у него аппетит. Он покинул убежище и
направился к берегу поискать лягушек. Неподалеку от берега увидел одну. Она
слабо шевелилась, а от спинки, в которой торчало острое жало крючка, тянулась
кверху тонкая нить. Налим ухватил лягушку за лапку и принялся втягивать в рот.
В это время на берегу зазвенел колокольчик. Налим выпустил лапку и,
зачарованный, приготовился послушать всегда волнующие его звуки. Но звон
тотчас прекратился, и к воде метнулась большая тень человека. Налим отплыл в
сторону и наткнулся у самого берега на скопление рыбы, опутанной сеткой. Это
был садок, опущенный рыболовом. Налим нацелился на крупную плотву и ухватил ее
вместе с сеткой. Нитки оказались
