Тарасов Андрей - Оболочка Разума
Андрей Тарасов
Оболочка разума
1
Некий доктор Рыжиков приставил свой велосипед к скамье и огляделся.
Оркестр уже гремел «Прощание славянки».
Гудело множество людей.
Их тогда было гораздо больше. Их век был в разгаре, хоть и сильно урезанный
смолоду железом и огнем. Что не помешало им в это утро быть уже под газком – как
положено. Отчего и приподнялся тонус встречи, даже если встречались соседи. При
объятиях смаху чокались знатные ордена и рядовые медали: «Знамя» со «Звездой»,
«Отвага» с «Будапештом», «Берлин» с «Ленинградом»… Боевой перезвон.
Наград – с большим избытком. А рук и ног – недокомплект. По мокрому
асфальту утренне-бодро стучат протезы, палки, костыли. Коляска с безногим упорно
пробивается сквозь массу к плакату «Ветераны бронетанковых и мехчастей». Во всех
концах сзывали пехоту и летчиков, артиллерию и саперов. Даже кавалеристов, уж на
что лошадей позабыли.
Только доктора Рыжикова никто не созывал. Потому он стоял в неприкаянности,
высматривая где-нибудь таких же одиноких, как он сам.
– Чего стоишь? – сказали вдруг ему. – В строку попасть не можешь?
Доктор Рыжиков всю жизнь со всеми только «выкал». А с ним всегда сразу на
«ты». Такое задушевное доверие он вызывал у незнакомых людей. Может, зеленым
всепогодным плащом из клеенки, под путевого обходчика. Может, серым беретом,
некогда принципиально голубым. Может, просто лицом.
– Тогда давай, садись! Захватывай НП!
Доктор Рыжиков захватил. Пригласивший был незнакомым, длинным и жилистым,
кого в народе зовут «мослом». Городская шляпа, вытянутое костистое лицо, впалые
щеки, выцветшие, как рыжиковский берет, но цепкие глаза. Ими он несколько раз
измерил нового соседа. Он тоже был одинок и сочувствовал одиночеству.
– Десантникам почет и уважение. А где твой второй?
Доктор Рыжиков приятно удивился, что нашел тут признание. Но машинально
спросил:
– Какой – второй?
– Ну усатый, котяра твой толстый… С которым афишку вы носите… Я-то вас тут
каждый раз вижу. Не помер, случаем?
– Как – помер? –чуть не кинулся куда-то доктор Рыжиков, но заставил себя
остаться. – Да нет… – сказал он, правда не совсем решительно, опасаясь
проницательности соседа. – Почему помер?
– Да почему помирают… – философски пояснил сосед. – Срок выходит, вот и
помирают… У нашего брата как: с виду такой бугай, вроде твоего, а внутри живого
места нет… Я его еще где-то видел, клише вроде знакомое. Только вспомнить не
могу. В газете про него писали?
– Может, писали давно, – вежливо ответил доктор Рыжиков, поняв, что речь в
философском, а не в конкретном смысле. – Он вообще-то тренер по боксу…
– А-а… – зауважал сосед. – Тогда снимаю шляпу. А я тогда из артиллерии.
Триста десятый гаубичный резерва Главного Командования и тэ дэ. Ну и хорошо, что
не помер. А то помрет – один останешься с афишкой своей. Прямо смотреть жалко.
Вас, десантников, наверно, меньше всего и осталось. К черту в пасть прыгать –
это же прямо на шило ему… И во всем городе было вас двое? Никто больше на афишку
не пришел?
– Приходили, – сказал доктор Рыжиков. – Но мало. А постоянно только мы…
– Десантник есть десантник, – сочувственно поддакнула артиллерия. – Это я
ничего не скажу. Мы-то живьем немца мало видали. Но «юнкерсы» давали нам просра…
Как вспомню, так вздрогну… Наших куда больше, гаубичников. Вот у нас кого
погибло – это противотанковых. Как выставят на прямую наводку… Это я тоже сниму
шапку… Я их вблизи только в сорок первом видел. И то издали. Как из окружения
карабкались. Нам командир дивизио
