Туманова Ольга - Туча
Ольга Туманова
Туча
Песчаная земля играла на солнце, и ничто не бросало на нее тень: ни
ветвистые деревья, ни чугунные решетки, ни мраморные памятники...
Он лежал на кладбище, на нем лежала массивная могильная плита.
Придавленный тяжестью, он задыхался.
Открыв глаза, узнал нечеткий в ночи рисунок обоев, контур эстампа, понял,
что могильная плита лишь сон, и хотел глубоко глотнуть воздух, но вдох вышел
жалкий. Решил встать и пройти на кухню, где в холодильнике хранился
валокордин, но не смог и шевельнуться.
Страх, липкий, мокрый, похожий на мерзкое мелкое существо, извиваясь,
прополз по телу, скользнул внутрь, острым осколком застрял за ключицей.
Он лежал недвижим, словно был парализован или мертв. Сколько он так
пролежит? Минуты? Часы? Сутки? Без пищи, без воды, почти без воздуха.
Жили глаза, но как бы отдельно от него: сами, без его желания, прошлись по
обоям, по паутине аспарагуса, скользнули по радиоприемнику на тумбочке,
задержались на скомканной в углу комнаты портьере - все блекло, глянули в окно
- звездно, лишь в верхнем правом углу, куда с трудом дотянулся взор, как
небрежная заплата на нарядной ткани, торчит край тучи.
Взгляд не доставал до будильника, но внутренний хронометр работал: с
момента пробуждения шла сороковая минута. Едва незримая стрелка закончила
сороковой круг, он почувствовал, как слабеет давление воздуха. Осторожно,
прислушиваясь к себе, сел на кровати - внутри было спокойно. Осторожно спустил
ноги на коврик, и стопы привычно попали в шлепанцы - это был добрый знак:
жизнь, избежав опасности, вернулась в прежнее русло.
Не включая нигде света, чуть волоча ноги, прошел в кухню, открыл
холодильник, протянул руку - пальцы тут же ощутили пузырек с лекарством:
добрый знак!
Вкус капель и вовсе ободрил его.
Он прошлепал обратно в спальню, подошел к окну, приоткрыл форточку -
приятная ночная прохлада поплыла в комнату. С опаской сделал большой вдох, и
свежий воздух свободно заполнил легкие.
Серое городское небо сплошь было усыпано звездами, лишь над крышей
соседнего дома зависла туча. Черная, плотная и объемная в центре, по краям она
ветшала, и, как поношенная одежда, вся была в бахроме. Бесчисленные ее
отростки, какие длинные и широкие, какие едва приметные, но все заостренные и
причудливо изогнутые воздушным потоком, тянулись к какой-то одной точке против
его окна.
Присев над кроватью, он пошарил рукой, словно проверяя, не появилась ли на
постели опасность, затем сел на краешек, осторожно прилег на бок, не спеша,
поочередно уложил ноги, медленно повернулся на спину - он привык спать на
спине - и прислушался, как расслабляются мышцы. Лицо его отражало
сосредоточенность, деловитость и недовольство, что давно было его обычным
выражением, и лишь тревога, и, даже, пожалуй, не тревога, а полное углубление
в себя, когда важны не внешние, а внутренние шорохи, одним мазком меняло его
облик.
Он лежал в той же позе, в какой застало его пробуждение, и глаза
по-прежнему жили своей, не его, волей и все возвращались к окну, словно видели
в туче нечто иное, чем скопление водяных капель. Он глянул на тучу
повнимательней и нашел, что она своей конфигурацией похожа на рваную рану; вот
и причина на бессознательном, так сказать, уровне, или на уровне подсознания,
теперь это модно.
С подушки видна была не вся туча, лишь край ее и отросток, крупный,
толстый, на конце как бы с набалдашником. Атмосфера жила своей стихией, и
отросток на глазах мельчал, светлел, растворялся.
С усилием, он отв
