Тургенев Иван - Яков Пасынков
Иван Сергеевич Тургенев
Яков Пасынков
1
Дело было в Петербурге, зимой, в первый день масленицы. Меня пригласил
к себе обедать один мой пансионский товарищ, слывший в молодости за красную
девицу и оказавшийся впоследствии человеком вовсе не застенчивым. Он уже
теперь умер, как большая часть моих товарищей. Кроме меня, обещали прийти к
обеду некто Константин Александрович Асанов да еще одна тогдашняя
литературная знаменитость. Литературная знаменитость заставила себя
подождать и прислала наконец записку, что не будет, а на место ее явился
маленький белокурый господин, один из тех вечных незваных гостей, которыми
Петербург изобилует.
Обед продолжался долго; хозяин не жалел вин, и наши головы понемногу
разгорячились. Все, что каждый из нас таил у себя на душе - а кто не таит
чего-нибудь на душе? - выступило наружу. Лицо хозяина внезапно потеряло свое
стыдливое и сдержанное выражение; глаза его нагло заблистали, и пошлая
усмешка скривила его губы; белокурый господин смеялся как-то дрянно, с
глупым визгом; но Асанов больше всех удивил меня. Этот человек всегда
отличался чувством приличия, а тут начал вдруг проводить рукою по лбу,
ломаться, хвастаться своими связями, беспрестанно упоминать о каком-то
дядюшке своем, очень важном человеке... Я решительно не узнавал его; он явно
подтрунивал над нами... он чуть не брезгал нашим обществом. Нахальство
Асанова меня рассердило.
- Послушайте,- сказал я ему,- если мы так ничтожны в ваших глазах,
ступайте к вашему знатному дядюшке. Но, может быть, он вас не пускает к
себе?
Асанов ничего мне не ответил и продолжал проводить рукою по лбу.
- И что это за люди! - говорил он опять.- Ведь ни в одном порядочном
обществе не бывают, ни с одной порядочной женщиной не знакомы, а у меня тут
(воскликнул он, проворно вытащив из бокового кармана бумажник и стуча по нем
рукой) - целый пук писем от такой девушки, какой в целом мире не найдешь
подобной!
Хозяин и белокурый господин не обратили внимания на последние слова
Асанова; они оба держали друг друга за пуговицу и оба что-то рассказывали,
но я навострил уши.
- Вот вы и схвастнули, господин племянник знатного лица!- сказал я,
придвинувшись к Асанову,- писем у вас никаких нет.
- Выдумаете? - возразил он, свысока поглядев на меня,-а это что!- Он
раскрыл бумажник и показал мне около десяти писем, адресованных на его
имя... "Знакомый почерк!.."-подумал я.
Я чувствую, что румянец стыда выступает на мои щеки... мое самолюбие
страдает сильно... Кому охота сознаться в неблагородном поступке?.. Но
делать нечего: начав свой рассказ, я знал наперед, что мне придется
покраснеть до ушей. Итак, скрепя сердце я должен сознаться, что...
Вот в чем дело: я воспользовался нетрезвостью Асанова, небрежно
кинувшего письма на залитую шампанским скатерть (у меня у самого в голове
порядком шумело), и быстро пробежал одно из этих писем...
Сердце во мне сжалось... Увы! я сам был влюблен в девушку, которая
писала к Асанову, и теперь уж я не мог сомневаться в том, что она его любит.
Все письмо, написанное по-французски, дышало нежностью и преданностью...
"Mon cher ami Constantin!" 1-так начиналось оно...а кончалось словами:
"Будьте осторожны по-прежнему, а я буду ничья или ваша".
Оглушенный, как громом, я несколько мгновений просидел неподвижно,
однако наконец опомнился, вскочил и бросился-вон из комнаты...
Через четверть часа я уже был на своей квартире.
Семейство Злотницких было одно из первых, с которым я познакомился
после переезда моего
