Угрюмова Виктория - Лодочник
Виктория Угрюмова
Лодочник
И куда они лезут со всеми своими узлами и чемоданами? Толкаются,
пыхтят, норовя занять самые удобные места. Это ни к чему, потому что
удобных мест в моей лодке нет: старая она, дряхленькая, протекает
постоянно, и я аккуратно законопачиваю дырки просмоленными тряпочками.
Человеки взволнованны и настроение у них разве что не предпраздничное;
а, впрочем, их тоже можно понять. В их стылой и скучной жизни всякое
путешествие в радость.
- Извините? Мы долго будем ...э-ээ... добираться? - лысоватый,
толстенький, в роговых очках. Костюм серый и добротный, но без
излишеств. С понятием пассажир.
- А куда торопиться? - спрашиваю я. - Вы же, считайте, в отпуске.
- Hо все-таки, - настаивает он...
Многие из них суют мне деньги. Суют воровато и не от души, а по
обязанности - везде нужно подмазать, и здесь, значит, тоже. Хотя что
от этого изменится - грести я, что ли, стану иначе? Hо деньги беру все
равно: мне тоже нужно на что-то жить; правда, обидно, но до моих обид
никому нет дела.
- Простите, здесь мокро, у вас коврика нету? Резинового?
Я отрицательно качаю головой.
Раньше, бывало, возмущался; пытался объяснить, что мы тут все не
на ослепительно-белом лайнере в лазурных водах Карибского моря, а на
дохлом корыте в паршивой речонке - темной, мутной, где местами, словно
пятна жира на супе, плавают островки ряски. И всего-то делов мне -
перевезти их на другой берег. Посудина у меня вместительная, это
правда; но не прогулочный катер.
- Скажите, а эта баржа не утонет?...
Отчего же, часто отвечаю я на такой вопрос. Очень даже может
потонуть. Так что крепче держитесь за свои чемоданы.
Пугаются...
Как только мою старушку не называли: и баржой, и лодкой, и даже
паромом какая-то дама окрестила в полном помрачении ума, не иначе. Я
ее как сейчас помню - вся невразумительная и растрепанная.
Встревоженная. Вопросов задавала уйму, и вконец надоела остальным
пассажирам.
Многие едут как на работу, изредка - как на отдых. Большинство -
в неизвестность.
Hекоторые, правда таких немного, здесь целыми семьями. Дети шумят
и веселятся, галдеж стоит невероятный, но я не против. Ребячий
возраст, он условностей не приемлет, от того дети быстрее ко всему
приспосабливаются: просто воспринимают все, как есть. Hе то что
взрослые с постоянным разыскиванием причины и следствия.
Мудрые люди, я давно заметил, странствуют практически без багажа.
Так оно сподручнее будет. И в этом они сродни детям, которым тоже,
кроме любимой игрушки, засунутой в карман, ничего, по сути, не нужно.
Кто-то плачет. И чего, спрашивается? Пусть плачут те, кто
остается. Даже мудрость такая была у древних: при расставании девять
десятых тоски берет себе остающийся, и только одна десятая достается
отъезжающему...
- Отъезжающие, приготовьтесь! - кричу я внушительно. - Отплываем!
Может, надо кричать "отплывающие"?
- А сейчас дядя покатает нас на лодочке...
Покатаю, отчего же не покатать.
Я мерно плещу веслом, выводя свою старушку на середину реки.
Течения здесь почти нет, и это мне только на руку. Я давно плаваю по
этому маршруту, и могу провести здесь любое судно с закрытыми глазами.
Сотни раз говорил начальству, что лодка устарела - и морально, и
физически. Однажды пойдет ко дну, и утоплю всех к такой-то бабушке. Hо
они не слушают; а если слушают, то не вникают... Их дело. Сам-то я так
привык за эти годы к своей ладье (по-настоящему это все-таки ладья),
что мне становится страшно, когда я представляю, что мне выдадут
какое-
