Ула-Хо Олег - Иероглифы
Олег УЛА-ХО
ИЕРОГЛИФЫ
...Есть закон рождения подобных людей. Он гласит, что
луч, гребни волн которого отмечены годом рождения великих
людей с одинаковой судьбой, совершает одно свое колебание
в 365 лет (...).
Таким образом меняется и наше отношение к смерти: мы
стоим у порога мира, когда будем знать день и час, когда
мы родимся вновь, смотреть на смерть как на временное
купание в волнах небытия.
В.Хлебников
Выход - жизнь,
вход - смерть.
В жизнь идут трое из десяти.
В смерть идут трое из десяти.
Людей, живущих в движении к месту смерти -
также трое из десяти.
Дао де цзин
Туманно и тускло. С кофейным оттенком, как будто люди двигаются,
живут в реальности старых фотографий. И оттенок этот возник то ли от
кофейно-грязного талого снега, то ли от прорывающихся рассеянных лучей
предвечернего солнца. Улица узкая и длинная, как колодец, сквозь нее
спешат машины. Заметив фигуру на тротуаре, шофер белого "пирожка" мысленно
потирает руки: "Ну этого я сейчас обдам" - и направляет машину на лужу
так, чтобы из-под колеса вырвался веер грязных брызг. Шофер долговязый,
бледное лицо в оспинах. Кабину украшает пушистая киска над пассажирским
сиденьем - разворот из журнала "Юный натуралист". За стенкой, в кузове -
бастурма, сервелат.
"Москвич" с колбасной начинкой удаляется, брызги все же не долетают
до цели. Впрочем, Валера их не замечает: его взгляд обрезан наброшенным на
голову капюшоном. Занятия окончены, он возвращается домой. Из-под густых
бровей добродушно смотрят серо-зеленые глаза. Он спокоен. Лицо его хранит
едва уловимую улыбку.
Воздух холодным потоком заливает ноздри, подо лбом - пьянящая
пустота, звуки улицы ускользают. Валера вспоминает.
Чи, пленный воин, обреченный в жертву:
Красным льдом слиты веки, мутные тени скользят за ними. Дрожью
разрываю их - глаза затопило солнце.
Веют высокие пенные перья в причудливом уборе, горят звонкие золотые
браслеты, в левой руке халач-виник держит жезл изогнувшейся змеи,
набедренная повязка шкуры ягуара, передник украшен нефритовыми пластинами;
халач-виник - надменный клюв войны, сандалии попирают царскую циновку.
Вокруг смуглые, с глазами раскосыми воины, люд, музыканты - все, кто
пришел увидеть приношение жертвы.
Пирамида, сумрачная, как магия власти. Бесстрастные жрецы выводят
обреченного. Лик помертвелый. Еще не мой черед. Раздели, выкрасили в
небесный цвет. Начинается долгое восхождение по устремленным ступеням
пирамиды ближе к глубоко-синему своду неба...
В джунглях - гиганты, покрытые
иероглифами, - глыбы времени.
Жрецы сжали и вместили века в камень.
Каждая эпоха, истекая,
сжимается в каменную глыбу.
В ней упрятана величайшая сила времени:
если расколется скорлупа глыб,
вырвется безумный ураган истекшего
времени, и, раскручиваясь, виток за витком
неукротимая чудовищная стихия
обрушится на мир, коверкая и искажая.
Люди будут ввергнуты в хаос.
...На верхней площадке перед идолами четверо схватили его и прижали к
плите алтаря...
Делая тот или иной выбор, ты шел к своей смерти,
двигаясь по кругу, вначале медленно,
а потом все быстрее, ты приближался к черте,
за которой оказался пленником,
чтобы стремительно низвергнуться в смерть.
Ты пересек черту, за которой твоя воля,
ведущая тебя по жизни, исчезла в воле жрецов.
Твое сознание растворится.
День твоей смерти станет
спекшейся песчинкой в новой глыбе времени.
...На-кон занес над ним обсидиановый нож и рассек левую грудь между
ребрами. Пальцы скользнули в рану, сжал на-кон руку, и вы
