Фадеев Александр - Черная Металлургия (Главы Из Романа)
Александр Александрович Фадеев
Черная металлургия
(Главы из романа)
Содержание
Часть первая
Приложение
Заметки к плану
Из черновиков первых глав
Примечания
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Она медленно, словно бы еще раздумывая, приподняла над ведром тряпку со
стекающей с нее грязной водой, постояла так одно мгновение и вдруг шлепнула
тряпкой об пол, выпустив ее из рук. Звонкая лучистая лужа расплеснулась по
крашеному полу, и брызги попали Павлуше на сапоги. Павлуша стоял у двери на
лестницу, весь освещенный ранним утренним солнцем. Оно врывалось в переднюю
через распахнутые двери комнаты, которую он называл своим кабинетом, -
оттуда доносился тяжелый храп отца.
Павлуша понял, что жена рассердилась, рассердилась, как никогда за пять
лет их совместной жизни, и в больших серых глазах его, светившихся
добродушным мальчишеским лукавством, появилось выражение удивления и жалости
к жене.
Даже в этом ее жесте, когда она так вспылила, было что-то беспомощное.
Она не швырнула эту тряпку ему под ноги, а точно постелила перед ним.
Несмотря на ее двадцать четыре года и на двух ребят, характер ее все еще не
мог сформироваться. Чувствам ее всегда не хватало полноты выражения. Гневные
слова, вот-вот готовые вырваться из ее полуоткрытого рта с изогнутыми
губами, не могли найти себе формы, как и чувства. Она молча стояла перед
мужем, отставив кисти рук, с обручальным кольцом на безымянном пальце правой
руки, чтобы не замочить застиранный розовый халатик в сиреневых цветочках,
наброшенный на голое тело. Глаза ее, густой синевы, смотрели на Павлушу,
казалось, без всякого выражения. Ни одна морщинка не бороздила ее чистого
лба. Даже румянец выступил на ее детских скулах не от того, что она
рассердилась, а от того, что в эти последние минуты, перед тем как Павлуше
уйти, пока они ссорились, она, не разгибаясь, мыла пол в передней.
Поразительно, как сразу легли на место ее волосы: стоило ей только
выпрямиться, они вмиг подобрались волосок к волоску. Это была природная
особенность ее волос, как и цвет их - не совсем еще спелого льна, но когда
его уже пора убирать, когда в осенний погожий денек по нему волнами гуляет
ветер и он переливается то тенями, то глянцем, то серебром, то золотом.
Дома, в деревне на Витебщине, она носила косы; они были тогда почти
совсем белые, и люди удивлялись, как долго сохраняется их ребячий цвет. Ей
исполнилось четырнадцать, когда отец вывез ее с матерью и младшей сестрой
сюда, в Большегорск - случилось это в первые дни войны, - но еще весь первый
год ученья в ремесленном училище косы ее сохраняли этот свой ребячий цвет. А
потом, сама не зная почему, она пошла в парикмахерскую - не своего общежития
в "Шестом западном", где ее могли увидеть свои ребята и девушки, а в
парикмахерскую в "Соснах", где жили тогда ее родители, и попросила отрезать
косы по шейку. И когда их отрезали, и вымыли ей голову шампунем, и причесали
волосы большим дюралюминиевым гребнем, они сразу легли так, как сейчас.
В ту пору она совсем не думала, что найдутся ребята, которым будет
жалко этих кос. Ей просто показалось, что волосы начинают желтеть, -
возможно, от воды, - и всегда так трудно было вымыть такие длинные, густые
волосы. Но волосы вовсе не желтели, а с возрастом приобретали тот
непередаваемый словами золотисто-серебряный, переливчатый цвет недоспелого
льна, которому суждено было стать их натуральным цветом.
Потом Павлуша рассказывал, что ему очень жалко было ее кос, потому что
он будто бы уже в те дни заглядывался
