Федотов Михаил - Я Вернулся
Михаил Федотов
Я вернулся
Ах, когда я вернусь. Галич
Репортаж 1
Угловое окно на улице Мориса Тореза. Девятый этаж. Сентябрь. Красное
дерево на горизонте. Когда же я в последний раз видел осень?
Санкт-Петербург, заброшенный кинотеатр под домом, вокруг него строится три
чеченских киоска. Вот эта реальность, в которой мне жить. Другой нет. Другой
не будет. Девятнадцать лет назад я уехал. Двадцать два года назад я в первый
раз пересек порог ОВИРА, а сегодня по черновикам ползет Божья коровка,
красные пятна на черном фоне. Непонятно, как она к нам влетела: казенные
окна забиты и не открываются. Я чуть не принял ее за муху и хотел убить ее
Спорт-экспрессом, но спохватился. Это нормальная спортивная газета, но
Кафельников и Курникова уже вылетели с US open, и мне там больше нечего
читать. Я выбираю теннисиста и слежу за турниром, только пока он остается в
живых. Но знакомых уже остается мало. Я три месяца в Питере и еще не
встретил ни одного знакомого человека. Поднимаешься наверх по эскалатору, и
сплошной рекой идет поток незнакомых мне людей. Ничьих глаз до этого я
никогда не видел. У меня цепкая зрительная память, я бы запомнил. Нет ни
продавщиц, ни нянечек, ни моих больных, ни здоровых, ни пьяных, ни мильтонов
из вытрезвителя - никого из этих людей я не знаю. В основном я смотрю на
молодых девчонок, и через месяц я делаю первое серьезное открытие: я начинаю
понимать, почему я никого из них не узнаю. Самым ногастым сейчас от двадцати
одного до двадцати четырех лет. Когда я уезжал, им было от года до трех, я
их не узнаю просто потому, что они очень изменились! Я боялся, что на улицах
мне будет страшно, но мне не страшно. И им не страшно. Сначала мне все
казались красавицами, но постепенно я почти к ним привык. Только после
Израиля у всех очень длинные ноги. На конкурсы красоты в метро можно
набирать несколько независимых команд. Сашка Верник прилетел из
Днепропетровска, долго крутил носом и сказал: "Да, это нечто". "Это
славянский тип, - сказал он, - но в Днепре таких нет". Через неделю ему
возвращаться в Иерусалим, и он заранее тоскует по славянскому типу. По тому,
что жизнь кончится, деньги кончатся, останется только квартира в Гило бет,
душная, как барсучья нора. Сашка занимался на Украине преступным делом: он
вербовал людей в страну, в которую он уже сам не верит.
Я не тоскую, мне не снятся улицы Иерусалима, Рим или Калгари. В Калгари
тоже были красные деревья, но славянского типа там меньше. Я не верю, что
сегодняшние ленинградки могут оставлять кого-нибудь равнодушным, но Гек
Лукьянов сказал: "Знаешь, мне не до них, лучше бы я выпил". А мне всегда
раньше было до них. Странная штука - время. Это как, знаете, уедешь из этого
города в русско-японскую войну, скрипит по снежку офицерье, а потом
возвращаешься - и кругом сплошная комсомольская сволочь. А ты все тот же.
Смотришь на длинноногих девчонок и называешь их "существо". Вот еще идет
"существо" - это не просто красавица, это красавица-плюс, неземное существо
из другого мира. Раньше такие не водились, и нигде в мире таких красавиц
нет. Может быть, по городам Европы понаехало миллион наших отборных
проституток, но мне они на глаза не попадались. В Израиле проститутки совсем
другого типа. Это крепкие девчата из Белоруссии. Они все после техникума и
хорошо поют. В обеденные перерывы из мастерских к ним торопятся жуткие
одноглазые слесаря-арабы. У арабов всегда один глаз, но допускать их до себя
комсомолкам очень неприятно. Половина еще боль
