Фрид Валерий Семенович - 58 С Половиной Или Записки Лагерного Придурка
Валерий Фрид
58 с половиной или записки лагерного придурка
I. МОСКВА -- ПОДОЛЬСК -- МОСКВА
В отличие от большинства моих близких друзей -- и особенно подруг -- я
человек толстокожий, с малочувствительной нервной системой и бедным
воображением. Вежливо слушаю, но скучаю, когда рассуждают про летающие
тарелочки, снежного человека, Нострадамуса, бабу Вангу и бывших супругов
Глоба. Никаких предчувствий у меня сроду не бывало, а что касается вещих
снов, то я и простых, невещих, не вижу.
Не было у меня предчувствия беды и в день, сильно изменивший мою
биографию -- 19 апреля 1944 года.
Мы -- т.е., я и моя невеста Нинка -- стояли на перроне Курского
вокзала. Стемнело, шел унылый, прямо-таки осенний дождик, и Нинкино лицо
было мокрым -- наверно, от дождя, но мне хотелось думать, что от слез: она
ведь провожала меня в армию, а до конца войны было больше года. Вот у нее
что-то вроде предчувствия было:
-- Я чувствую, ты очень плохо поедешь.
А я ее разубеждал: почему это плохо? Всю войну в эвакуации я катался
без билета, на подножках вагонов, на буферах, а то и на куче каменного угля
-- голышом, чтобы не запачкать одежду. А сегодня я ехал добровольцем в
часть, и мне в военкомате дали вместе с направлением билет до Тулы -- и
представьте, в купейный вагон. Замечательно поеду, так я и не ездил никогда!
Но она талдычила своё:
-- Нет, я чувствую: плохо поедешь.
Для себя я это истолковывал просто: конечно, ей грустно расставаться
неизвестно на сколько с парнем, влюбленным до слепоты. Она-то меня совсем не
так любила, но относилась хорошо, в этом я не сомневался -- почему же не
поплакать на прощанье?
-- 2 --
Очень гордый собой и Нинкиными слезами, я обнял ее, поцеловал и поехал
в 38-й учебный запасной полк. Но до Тулы не доехал.
Только я расположился на своем месте и по-хозяйски расстелил шинель,
чтобы поспать по-человечески, как дверь отворилась и в купе вошли трое:
проводник, милиционер и штатский.
-- Ваши билеты, пожалуйста.
На билеты трех других пассажиров они глянули мельком, а моим
заинтересовались.
-- Тут что-то не так, -- сказал штатский. -- Что за нитки?
Я объяснил, что нитками сшили все мои проездные документы в военкомате.
-- Нет, это надо проверить. Сейчас будет Подольск, сойдем, выясним.
Тут я забеспокоился, даже заволновался. Стал втолковывать им, что вот,
первый раз за всю войну еду как человек, в хорошем вагоне... Слезем, а как
потом добираться до Тулы?
-- Да ты не бойся, -- утешил меня штатский. -- Проверим, и поедешь
дальше этим же поездом.
До Подольска было ехать еще с полчаса. Проводник вышел из купе, а с
двумя оставшимися мы коротали время в дружеской беседе. Услышав, что я был
студентом ВГИКа, они проявили естественный интерес к киноискусству: правда
ли, что Любовь Орлова -- жена режиссера Александрова? Да, правда.
Поезд остановился. Мы выскочили из вагона. ("Ребята, давайте побыстрее!
-- торопил я. -- Хочется поспеть до отправления. Ведь на буферах ездил, на
подножках, а тут..." -- "Да поняли мы, поняли. Успеем"). Бегом мы промчались
вдоль состава, вбежали в комнату железнодорожной милиции -- в торце
станционного здания. Там нас
-- 3 --
встретил низкорослый субъект в хромовых сапогах и пальто неприят-
ного серозеленого цвета. Физиономия у него была тоже неприятная.
-- Расстегнитесь.
Я расстегнул шинель; он быстро и умело обыскал меня. Теперь я сказал бы
"прошмонал" -- но тогда я лагерной фени не знал. И тем не менее -- сам не
понимаю почему -- спросил совсем по-лагерному:
-
