Фридман Борис Николаевич - Мои Военные Дороги
Фридман Борис Николаевич
Мои военные дороги
Когда мы в памяти своей
Проходим прежнюю дорогу,
В душе все чувства прежних дней
Вновь оживают понемногу.
Н. Огарев
Хочу описать те обстоятельства, благодаря которым я остался жив, хотя
и находился в смертельном водовороте Второй мировой войны.
Взвешивая свои возможности, вдумываясь в прожитые годы, я понял
особенности моей памяти: плохо запоминаю прочитанное, но хорошо помню
пережитое. Это дает мне основание надеяться, что сумею в своих записках
рассказать о главных этапах моей военной дороги.
* * *
Вместе с сотрудником нашего института Михаилом Шейкиным мы 21 июня
1941 года выехали из Москвы в командировку в Кострому. На прямой поезд
достать билеты не удалось, мы доехали до Ярославля, пересели на другой
поезд и добрались до Нерехты, где пришлось ожидать местного поезда до
Костромы. Сидели в привокзальном ресторане и обедали. Я заметил, что около
работающего репродуктора толпятся взволнованные люди. Подошел и услышал
выступление Молотова - началась война. Было 12 часов дня.
Приехав в Кострому, первым делом позвонил домой. Там все шло, как
обычно. Никто еще реально не осознавал случившегося. Пробыл в Костроме
неделю и провел намеченную научную работу на одном из предприятий. Все мы
жадно следили по радио за событиями, и каждый день приносил нам известия о
стремительном продвижении немцев вглубь нашей страны (всякий раз
сообщалось, что противник несет при этом значительные потери). Еще никто не
понимал серьезности положения.
3 июля в 5 часов утра в нашей московской квартире раздался телефонный
звонок, звонил мой друг Митя Белоногов. "В 6 часов будет важное сообщение
по радио", - сказал он. В 6 часов выступил Сталин. С напряженным вниманием
выслушали мы с женой это выступление. В небольших паузах слышалось легкое
позвякивание, казалось, что ложечка в дрожащей руке постукивает о стакан.
Прозвучал его призыв вступать в ополчение. В Москве развернулась шумная
кампания. Но в нашем институте было тихо, никто на призыв не откликался.
Через несколько дней был созван митинг, где от имени партийного бюро
института выступила научный сотрудник Васина, которая в резком тоне
сказала, что мужчины позорят коллектив, что партбюро требует проявить
гражданское мужество и откликнуться на призыв вождя.
После митинга большая группа сотрудников, в том числе и я, пошли в
райком на Донской улице и записались в ополчение. Чувство неизбежности
грядущих перемен в жизни появилось с первых же дней войны, а обещанное
сохранение зарплаты как-то притягивало: думалось, что все равно мобилизуют,
так уж лучше идти в армию, обеспечив семью. Жене еще не было двадцати двух,
а дочери Наташе - год с небольшим. Через два дня нас перевели на
казарменное положение и разместили в школе на Кадашовской набережной.
Полагаю, что не менее восьмидесяти процентов ополченцев ранее в армии
не служили и никакой военной подготовки не имели. У меня ее тоже не было.
Военного обмундирования нам не выдали, мы оставались в штатском. Нашим
начальником был человек тоже в штатском, думаю, что это был представитель
райкома партии. Днем мы его видели, к вечеру он уходил. Сказали, что мы
начнем проходить военную подготовку. Однако все свелось к упражнениям по
строевой.
Через некоторое время нам предложили выбрать, в какой род войск хотели
бы мы попасть - в пехоту, связь, пулеметную роту, артиллерию и прочее. Мой
коллега Разуваев сказал: "Давайте запишемся в артиллерию, не придется
ногами грязь месить". Та
