Хейфец Михаил - Путешествие Из Дубровлага В Ермак
Михаил Хейфец
Путешествие из Дубровлага в Ермак
Цемаху Вайнеру и Наталье. Гессе, переправлявшим рукопись
Напрашивается то, что, чтобы писать без всякой формы: не как статьи,
рассуждения и не как художественное, а высказывать, выливать как можешь, то,
что сильно чувствуешь.
(Л. Н. Толстой)
Почему я пишу лагерные книги?
Чистый националист - человек пылкой страсти, причем cтрасти
несправедливой. Он напоминает влюбленного, которому немилый муж "предмета"
cразу воображается вместилищем всех пороков. А зачем ему узнавать подлинные
достоинства ее супруга? Какая объективность у нормального человека, если он
преисполнен любовью к некоему объекту, которым, увы, обладает другой !
...Мы ходим по лагерному кругу с Борисом Пэнсоном, художником-сионистом
из "группы угонщиков самолета" 1970 года. Мой Боря отрицает в ненавистной
ему России абсолютно все - даже ее несомненные для мира достоинства. Даже
литературу.
Это вообще не настоящая литература, в ней одна проблема - "человек и
общество". А истинная проблема искусства - "человек и человек".
Что ж, верно, "литература в России подготовляла политику и заменяла
ее", - писал некогда нелюбимый мною политик Лев Троцкий. Вот только неясно,
сумеет ли Борис доказать мне, что проблема "человек и человек" есть
единственная, что истинно достойна всякого литератора...
Доминанта русской литературы - в ее прямом общественном служении. И
потому Пэнсон прав: она многое теряет в изяществе форм, в разнообразии
методов обработки материала. Зато этот же фундамент прямого общественного
служения делал русскую литературу "ЭТОЙ", как выразился бы старик Гегель -
способной выразить специфику национальной души в потоке национальной
истории. И именно поэтому интересной остальному человечеству.
Органы, созданные Творцом для постижения диалектики души и ритмов эпох,
- Гоголь и Толстой, Маяковский и Пастернак - либо губили себя, либо
отрекались от литературы, если из-за артистичности своей природы не могли
стать Учителями. Народа ли , человечества - вот это едино... Литература
служила инструментом пересоздания мира, а не одним лишь орудием
самовыражения личности. Даже великой личности.
Как ни парадоксально, но русскую литературу мир отметил и запомнил
прежде всего именно поэтому...
В камере No204 следизолятора ЛенУКГБ я прочел "Анну Каренину". Я почти
физически ощутил муку Льва Толстого от бремени, избытка его художественного
таланта. Он описать мог ВСЕ - но зачем, ради какой цели писать? Ибо только
поняв эту конечную цель, можешь решить, наконец неизбежную профессиональную
задачу: что именно отобрать в текст из фонтанов возникающих в твоем
воображении сюжетов?
Но! Если автором выбрана цель внелитературная, общественная - перед ним
неизбежно возникнет иная проблема: а зачем облекать эту систему идей в
художественные образы? Зачем нужен театр из придуманных автором ролей? И -
возникает ощущение, что лжешь и фиглярничаешь, что некоей ужимкой вымысла
играешь, чтобы привлечь читателя к правде - по сути-то немудрой и не имеющей
отношения к этой игре художеств. С напряженной резью наблюдал я в камере,
как вваливаются в "Анну Каренину" новые персонажи - ненужные для главной
мысли художника, размазывающие тугую пружину задуманной композиции... После
такого романа, понимал я, Толстой неизбежно и должен был попытаться уйти из
литературы. Он должен бы ощутить глубокое неудовлетворение художественным
качеством того, что рождалось на бумаге.
А рождался, вопреки разочарованиям - великий роман
