Черный Саша - Корнет-Лунатик
Саша Чёрный
Корнет-лунатик
Кому что, а нашему батальонному первое дело - тиатры крутить. Как из году
в год повелось, благословил полковой командир на масленую представлять. Прочих
солдат завидки берут, а у нас в первом батальоне лафа. Потому батальонный,
подполковник Снегирев, начальник был с амбицией: чтоб всех
ахтеров-плотников-плясунов только из его первых четырех рот и набирали. А
прочие - смотри-любуйся, в чужой котел не суйся.
Само-собой, кто в список попал, послабление занятий. Взводный уж тебя на
ружейных приемах не засушит, пальчики коротки. И вопче жизнь свежая, будто
вольного духу хлебнешь. Лимонад-фиалка!..
* * *
Словом сказать, столовый барак весь в ельнике, лампы-молнии горят,
передние скамьи коврами крыты, со всех офицерских квартир понашарпали. Впереди
полковые барыни да господа офицеры. Бригадный генерал с полковым командиром в
малиновых креслах темляки покусывают. А за скамьями - солдатское море, голова
к голове, как арбузы на ярмарке. Глаза блестят, носами посапывают - интересно.
А на помосте - кипит... Вольноопределяющий - подсказчик из собачьей будки
- шипит-поддает. Да и поддает для проформы, потому рольки на зубок
раздраконены, аж сам батальонный удивлялся. "Ах, - говорит, - и сволочи у
меня, лучше и быть нельзя".
Все, само собой, в вольном платье: кто барином в крахмале, кто купцом
пузастым, кто услужающим половым-шестеркой. Бабьи рольки тоже все свои
сполняли. Прямо удивления достойно... Другой обалдуй в роте последний человек,
сам себе на копыта наступает, сборку-разборку винтовки, год с ним отделенный
бьется, - ни с места. А тут так райским перышком и летает, - ручку в бок,
бровь в потолок, откуль взялось...
А всех чаще вестовой батальонного командира, Алешка Гусаков, разделывал.
Барыньку представлял, которая сама себя не понимала: то ли ей хрену с медом
хочется, то ли в монастырь идти. То к одному, то к другому тулится, мужа
своего, надо быть, для поднятия супружеской любви, дразнила... Мужчины за ей,
конечно, как сибирские коты, так табуном и ходят. Ей что ж?.. Пожевать да
выплюнуть? Плечиком передернет, слово с поднамеком бросит, аж весь барак от
хохота трясется. Бригадный генерал слезы батистом утирает, полковой командир
ручкой отмахивается, батальонный уж и смеху лишился - только хрюкает. А
адъютант полковой столбом встал и все взад оборачивается, солдатам знак
подает:
- Тише вы, дуботолки, из-за вас никакой словесности не слышно!
Чистая камедь!.. Как развязка-то развязалась, - барин в густых дураках
оказался, на коленки пал. А Алешка Гусаков в бюстах себе рюшку поправляет, сам
в публику подмигивает, - прямо к полковому командиру рыло поворотил, -
смелый-то какой, сукин кот... Расхлебали, стало быть, всю кашу, занавеску с
обеих сторон стянули, - плеск, грохот, полное удовольствие.
Ну, тут батальонный по-за-сцену продрался, Алешку в свекольную щеку
чмокнул, руками развел:
- Эх, Алешка! Был бы ты, как следует, бабой, чичас бы тебя на свой счет в
Питербург на императорский тиатр отправил... В червонцах бы купался. Не
повезло тебе, ироду, родители подгадили...
* * *
Камедь отваляли, вертисмент пошел. Кажный, как умеет, свое вертит.
Солдатик один на балалайке "Коль славен" сыграл до того ладно, будто мотылек
по невидимой цитре крылом прошелестел. Барабанщик Бородулин дрессированного
кота первой роты показывал: колбаску ему перед носом положил, а кот
отворачивается, - благородство свое доказывает. А как Бородулин в барабан
грянул, кот колбаску под себя и под
