Чехов Антон Павлович - Гусев
A.П.Чехов
Гусев
I
Уже потемнело, скоро ночь.
Гусев, бессрочноотпускной рядовой, приподнимается на койке и говорит
вполголоса:
- Слышишь, Павел Иваныч? Мне один солдат в Сучане сказывал: ихнее
судно, когда они шли, на рыбину наехало и днище себе проломило.
Человек неизвестного звания, к которому он обращается и которого все в
судовом лазарете зовут Павлом Иванычем, молчит, как будто не слышит.
И опять наступает тишина... Ветер гуляет по снастям, стучит винт,
хлещут волны, скрипят койки, но ко всему этому давно уже привыкло ухо, и
кажется, что всё кругом спит и безмолвствует. Скучно. Те трое больных - два
солдата и один матрос - которые весь день играли в карты, уже спят и бредят.
Кажется, начинает покачивать. Койка под Гусевым медленно поднимается и
опускается, точно вздыхает - и этак раз, другой, третий... Что-то ударилось
о пол и зазвенело: должно быть, кружка упала.
- Ветер с цепи сорвался... - говорит Гусев, прислушиваясь.
На этот раз Павел Иваныч кашляет и отвечает раздраженно:
- То у тебя судно на рыбу наехало, то ветер с цепи сорвался... Ветер
зверь, что ли, что с цепи срывается?
- Так крещеные говорят.
- И крещеные такие же невежды, как ты... Мало ли чего они не говорят?
Надо свою голову иметь на плечах и рассуждать. Бессмысленный человек.
Павел Иваныч подвержен морской болезни. Когда качает, он обыкновенно
сердится и приходит в раздражение от малейшего пустяка. А сердиться, по
мнению Гусева, положительно не на что. Что странного или мудреного,
например, хоть в рыбе или в ветре, который срывается с цепи? Положим, что
рыба величиной с гору и что спина у нее твердая, как у осетра; также
положим, что там, где конец света, стоят толстые каменные стены, а к стенам
прикованы злые ветры... Если они не сорвались с цепи, то почему же они
мечутся по всему морю, как угорелые, и рвутся, словно собаки? Если их не
приковывают, то куда же они деваются, когда бывает тихо?
Гусев долго думает о рыбах, величиною с гору, и о толстых, заржавленных
цепях, потом ему становится скучно, и он начинает думать о родной стороне,
куда теперь возвращается он после пятилетней службы на Дальнем Востоке.
Рисуется ему громадный пруд, занесенный снегом... На одной стороне пруда
фарфоровый завод кирпичного цвета, с высокой трубой и с облаками черного
дыма; на другой стороне - деревня... Из двора, пятого с краю, едет в санях
брат Алексей; позади него сидят сынишка Ванька, в больших валенках, и
девчонка Акулька, тоже в валенках. Алексей выпивши, Ванька смеется, а
Акулькина лица не видать - закуталась.
"Не ровен час, детей поморозит..." - думает Гусев. - Пошли им, господи,
- шепчет он, - ума-разума, чтоб родителей почитали и умней отца-матери не
были...
- Тут нужны новые подметки, - бредит басом больной матрос. - Да, да!
Мысли у Гусева обрываются, и вместо пруда вдруг ни к селу, ни к городу
показывается большая бычья голова без глаз, а лошадь и сани уж не едут, а
кружатся в черном дыму. Но он всё-таки рад, что повидал родных. Радость
захватывает у него дыхание, бегает мурашками по телу, дрожит в пальцах.
- Привел господь повидаться! - бредит он, но тотчас же открывает глаза
и ищет в потемках воду.
Он пьет и ложится, и опять едут сани, потом опять бычья голова без
глаз, дым, облака... И так до рассвета.
II
Сначала в потемках обозначается синий кружок - это круглое окошечко;
потом Гусев мало-помалу начинает различать своего соседа по койке, Павла
Иваныча. Этот человек спит сидя, так как в лежачем положении он задых
