Чехов Антон Павлович - Красавицы
А.П.ЧЕХОВ
КРАСАВИЦЫ
1
Помню, будучи еще гимназистом V или VI класса, я ехал с дедушкой из
села Большой Крепкой, Донской области, в Ростов-на-Дону. День был
августовский, знойный, томительно-скучный. От жара и сухого, горячего
воздуха, гнавшего нам навстречу облака пыли, слипались глаза, сохло во
рту; не хотелось ни глядеть, ни говорить, ни думать, и, когда дремавший
возница, хохол Карпо, замахиваясь на лошадь, хлестал меня кнутом по
фуражке, я не протестовал, не издавал ни звука и только, очнувшись от
полусна, уныло и кротко поглядывал вдаль: не видать ли сквозь пыль
деревни? Кормить лошадей останавливались мы в большом армянском селе
Бахчи-Салах у знакомого дедушки богатого армянина. Никогда в жизни я не
видел ничего карикатурнее этого армянина. Представьте себе маленькую,
стриженую головку с густыми низко нависшими бровями, с птичьим носом, с
длинными седыми усами и с широким ртом, из которого торчит длинный
черешневый чубук; головка эта неумело приклеена к тощему, горбатому
туловищу, одетому в фантастический костюм: в куцую красную куртку и в
широкие ярко-голубые шаровары; ходила эта фигура, расставя ноги и шаркая
туфлями, говорила, не вынимая изо рта чубука, а держала себя с чисто
армянским достоинством: не улыбалась, не пучила глаза и старалась обращать
на своих гостей как можно меньше внимания.
В комнатах армянина не было ни ветра, ни пыли, но было так же
неприятно, душно и скучно, как в степи и по дороге. Помню, запыленный и
изморенный зноем, сидел я в углу на зеленом сундуке. Некрашенные
деревянные стены, мебель и наохренные полы издавали запах сухого дерева,
прижженного солнцем. Куда ни взглянешь, всюду мухи, мухи, мухи... Дедушка
и армянин вполголоса говорили о попасе, о толоке, об овцах... Я знал, что
самовар будут ставить целый час, что дедушка будет пить чай не менее часа
и потом заляжет спать часа на два, на три, что у меня четверть дня уйдет
на ожидание, после которого опять жара, пыль, тряские дроги. Я слушал
бормотанье двух голосов, и мне начинало казаться, что армянина, шкап с
посудой, мух, окна, в которые бьет горячее солнце, я вижу давно-давно и
перестану их видеть в очень далеком будущем, и мною овладевала ненависть к
степи, к солнцу, к мухам...
Хохлушка в платке внесла поднос с посудой, потом самовар. Армянин не
спеша вышел в сени и крикнул:
- Машя! Ступай наливай чай! Где ты? Машя!
Послышались торопливые шаги, и в комнату вошла девушка лет
шестнадцати, в простом ситцевом платье и в белом платочке. Моя посуду и
наливая чай, она стояла ко мне спиной, и я заметил только, что она была
тонка в талии, боса и что маленькие голые пятки прикрывались низко
опущенными панталонами.
Хозяин пригласил меня пить чай. Садясь за стол, я взглянул в лицо
девушки, подававшей мне стакан, и вдруг почувствовал, что точно ветер
пробежал по моей душе и сдунул с нее все впечатления дня с их скукой и
пылью. Я увидел обворожительные черты прекраснейшего из лиц, какие
когда-либо встречались мне наяву и чудились во сне. Передо мною стояла
красавица, и я понял это с первого взгляда, как понимаю молнию.
Я готов клясться, что Маша, или, как звал отец, Машя, была настоящая
красавица, но доказать этого не умею. Иногда бывает, что облака в
беспорядке толпятся на горизонте, и солнце, прячась за них, красит их и
небо во всевозможные цвета: в багряный, оранжевый, золотой, лиловый,
грязно-розовый; одно облачко похоже на монаха, другое на рыбу, третье на
турка в чалме. Зарево охватило треть неба, блест
