Чехов Антон Павлович - Трифон
А.П.ЧЕХОВ
ТРИФОН
У Григория Семеновича Щеглова заломило в пояснице. Он проснулся и
заворочался в постели.
- Настюша! - зашептал он, - возьми-ка, мать, спиртику и натри-ка мне
спинозу!
Ответа не последовало. Щеглов зашарил около себя руками и не нашел
никого. Постель, если не считать самого Щеглова, была пуста.
"Где же она?" - подумал он. - Настя! Настенька!
И на этот раз не последовало ответа. Послышалось только стучанье
сторожа в колотушку да треск тухнувшей лампадки. Щеглов, предчувствуя
недоброе, вытер на лбу холодный пот и вскочил с постели. Было три часа
ночи - время, в которое Настя спала обыкновенно крепким сном ребенка. Не
спать могли заставить ее только особенные причины. Щеглов быстро оделся и
вышел во двор.
Луна, полная и солидная, как генеральская экономка, плыла по небу и
заливала своим хорошим светом небо, двор с бесконечными постройками, сад,
темневший по обе стороны дома. Свет мягкий, ровный, ласкающий... На земле
и на деревьях не было ни одного зеленого листка, сад глядел черно и
сурово, но во всем чувствовался конец марта, начало весны. Щеглов окинул
глазами двор. На большом пространстве не было видно никого, кроме теленка,
который, запутавши одну ногу в веревку, неистово прыгал. Щеглов пошел в
сад. Там было тихо, светло. От темных кустов веяло сырьем, как из погреба.
"А вдруг она в деревню ушла! - думал Григорий Семеныч, дрожа от
беспокойства и холода. - Ежели ее в беседке нет, то придется в деревню
посылать".
Щеглов знал за Настей две слабости: она часто с тоски уходила от него
к родным в деревню и имела также привычку уходить ночью в беседку, где
сидела в темноте и пела грустные песни.
"Я старый, дряхлый... - думал Григорий Семеныч. - Ей не сахар со
мной..."
Подойдя к беседке, он услышал женский голос. Но этот голос не пел, а
говорил... Говорил он что-то быстро, не останавливаясь, без запинки,
словно жаловался...
- Брось ты этого старого черта! - перебил женскую речь грубый мужской
голос. - Сделай милость! В шелку только ходишь да с тарелки хрустальной
ешь, а оно, того, дура, не понимаешь, грех ведь выходит... Эххх... Шалишь,
Настюха! Бить бы тебя, да некому!
- Беспонятный ты, Триша! Коли б одна голова, ушла бы я от него за сто
верст, а то ведь... тятька, вон, избу строить хочет... да брат на службе.
Табаку послать или что...
Послышались всхлипыванья, затем поцелуи. По спине Щеглова от затылка
до пяток побежал мороз. В мужчине узнал он своего объездчика Трифона.
"Которую я из грязи вытащил, к себе приблизил и, можно сказать,
облагодетельствовал, - ужаснулся он, - заместо как бы жены, и вдруг - с
Тришкой, с хамом! А? В шелку водил, с собой за один стол, как барыню, а
она... с Тришкой!"
У старика от гнева и с горя подогнулись колени. Он послушал еще
немного и, больной, ошеломленный, поплелся к себе в дом.
"А мне наплевать! - думал он, ложась в постель. - Она воображает,
может быть, что я без нее жить не могу! Ну, нет... Завтра же выгоню. Пусть
себе там со своими мужиками мякину жует. А Тришку-подлеца... чтоб и духу
не было! Утром же расчет..."
Он укрылся одеялом и стал думать. Думы были мучительные, скверные, а
когда воротилась из сада Настя и, как ни в чем ни бывало, улеглась спать,
его от мыслей бросило в лихорадку.
"Завтра же его прогоню... Впрочем, нет... не прогоню... Его
прогонишь, а он на другое место - и ничего себе, словно и не виноват...
Его бы наказать, чтоб всю жизнь помнил... Выпороть бы, как прежде...
Разложить бы в конюшне и этак... в десять рук
