Чехов Антон Павлович - Весь В Дедушку
А.П.ЧЕХОВ
ВЕСЬ В ДЕДУШКУ
Душная ночь с раскрытыми настежь окнами, с блохами и комарами. Жажда,
как после селедки. Я лежу на своей кровати, ворочаюсь с боку на бок и
стараюсь уснуть. За стеной, в другой комнате не спит и ворочается мой
дедушка, отставной генерал, живущий у меня на хлебах. Обоих нас кусают
блохи, и оба мы сердимся на них и ворчим. Дедушка кряхтит, сопит и шуршит
своим накрахмаленным колпаком.
- Безумец! - бормочет он. - Ммо... молокосос! Мало тебя пороли,
бессмысленный молодой человек!
- Кого это вы, дедушка?
- Известно кого... Поблажку вам дают, балуют, не взыскивают с вас...
(Дедушка втягивает в себя воздух и разражается старческим кашлем).
Прогнать бы тебя сквозь строй разика три, так ты понял бы... Почему не
купил персидского порошку? Почему, я тебя спрашиваю? Леность? Нерадение?
- Дедушка, вы не даете мне спать! Замолчите!
- Не рассуждать! Понимай, с кем разговариваешь! (Дедушка громко
чешется и возвышает голос.) Повторяю: почему ты не купил персидского
порошку? И как ты смеешь, милостивый государь, позволять себе такие
возмутительные поступки, что на тебя даже поступают жалобы? А? Вчера
полковник Дубякин жаловался, что ты у него жену увез! Кто это тебе
позволил? Ты какое ты имеешь право?
Дедушка долго бранит меня и с брани переходит на мораль: седьмая
заповедь, брачные основы и пр.
- Все это я понимаю лучше вас, дедушка, - говорю я. - Каюсь, меня
мучает совесть, но ничего я не могу с собой поделать. Весь в вас! С кровью
и плотью унаследовал от вас и все ваши добродетели. Трудно бороться с
наследственностью!
- Я... я чужих жен не трогал... Выдумываешь!
- Будто бы? А лет десять тому назад, когда вам было шестьдесят лет,
припомните-ка, вы увезли у ближнего не жену, не соломенную вдову, а
невесту! Вспомните-ка Ниночку.
- Я того... я венчался.
- Еще бы! Ниночку воспитывали, лелеяли и готовили совсем не для
шестидесятилетнего старца. На этой умнице и красавице женился бы любой
добрый молодец, и у нее уже был подходящий жених, а вы пришли со своим
чином и деньгами, попугали родителей и вскружили семнадцатилетней девочке
голову разной мишурой. Как она плакала, когда венчалась с вами! Как
каялась потом, бедняжка! И с пьяницей-поручиком бежала потом, только чтоб
от вас подальше... Гусь вы, дедушка!
- Постой... постой... Это не твое дело... Вот ежели бы тебя разиков
пять сквозь строй, так ты бы не того... не ограбил бы сестру свою Дашу...
Обидчик... За что ты у нее сто десятин оттягал?
- С вас пример взял. Весь в вас, дедушка! У вас научился грабастать!
Помните, когда вы служили в интендантстве, потом когда вас назначили в
Уфимскую губернию и...
И долго этак мы спорим. Дедушка обвиняет меня в двадцати
преступлениях, и все двадцать я сваливаю на родовое, на наследственность.
Наконец дедушка хрипнет и начинает от злости царапать стену.
- Вот что, дедушка, - говорю я. - Нам долго так не уснуть. Давайте-ка
выкупаемся и водочки выпьем. Отлично уснем!
Дедушка, сердито шамкая губами, одевается, и мы идем к речке. Ночь
хорошая, лунная. Выкупавшись, мы возвращаемся к себе. Графинчик стоит на
столе. Я наливаю две рюмки. Дедушка берет одну рюмку, крестится и говорит:
- Вот ежели бы тебя... разиков десять сквозь строй... понимал бы
тогда! Пья... пьяница!
Проворчав, дедушка сердито выпивает и закусывает колбасой. Я тоже -
потому что унаследовал любовь к спиртным напиткам - выпиваю и иду спать.
И этак у нас каждую ночь.
