Шехтер Яков - Осенью В Бней-Браке
Яков Шехтер
ОСЕНЬЮ В БНЕЙ-БРАКЕ
Семеро покидают чертоги Царя ради сукки Авраам, Ицхак, Яаков, Йосеф, Моше,
Аарон и Давид.
книга "ЗОАР"
В открытые окна синагоги порывами налетал прохладный ветер, наполненный
запахами зелени, свежести и ароматом праздничных пирогов. Вобрав в себя
благоухание мирта и этрогов, он омывал молящихся, создавая ощущение покоя и
цельности, когда мир и твоё сердце звучат в унисон.
Суккот - время уюта и любви. Длинные молитвы, неспешный рокот древних рифм
преображают самых непоседливых. Сквозь смятение, царящее в душе современного
человека, начинает проступать доброта.
В этом году всё для меня выглядело иначе. С завистью поглядывая на
лучащиеся глаза соседей по синагоге, я прокручивал в голове логику одного
спора, пытаясь нащупать его внутреннюю пружину. Но куда там! Ворота оставались
закрытыми.
Со стороны представляется, будто главные вопросы Учения посвящены тайнам
мироздания или именам ангелов. На самом деле, нет ничего более каверзного, чем
распутывание денежных проблем. Последнюю неделю перед праздником я просидел
над двумя листами Талмуда. Речь шла, казалось бы, всего лишь о разделе
наследства. Но при этом - шесть детей от трёх жён и внезапная смерть отца,
забывшего составить завещание.
- Что же мы делим? - спрашивает один из комментаторов. - Наследство или
память?
Давид появился в синагоге неожиданно. Тихонько вошел и сел в последнем
ряду. Он не молился, просто сидел безмолвный, с длинным печальным лицом,
усеянным мелкими веснушками. Его рыжая шевелюра полыхала в сумраке, словно
костер в Лаг-Баомер.
Когда он вошёл, сердце тихонько дрогнуло в моей груди, так же, как в нашу
первую встречу...
Фирменный поезд "Литва" подходил к Москве. Повернувшись спиной к двери
тамбура и прикрыв молитвенник полой пальто, я пытался отыскать в себе точку,
из которой мир представал наполненным гармонией и смыслом. Это состояние
нельзя описать словами, как невозможно объяснить слепому разницу между зелёным
и голубым цветом. Не помню, как оно пришло ко мне. Знаю только, где и когда
началось; полгода назад, возле могилы Гаона.
В Москве шёл снег. Едва коснувшись асфальта, он превращался в грязную
пену, леденящую ноги сквозь подошвы ботинок.
Все куда-то спешили, бежали по улицам, озабоченные делами и насупленные от
непогоды.
Большой зал синагоги был пуст; но через приоткрытую дверь, ведущую во
внутренний дворик, доносился неясный шум голосов.
Там стояла сукка, длинная будка, сколоченная из фанерных щитов, прикрытых
сверху слоем еловых веток.
Засунув чемодан под скамейку, я присел у края стола. Судя по всему, моё
появление прошло незамеченным.
- Присоединяйся - вдруг произнёс сидевший напротив молодой парень, рыжая
борода которого, казалось, росла прямо из шапки.
Он подтолкнул ко мне свертки с едой.
- Меня зовут Давид.
Тук-тук - качнулся от сердца к горлу невидимый маятник. Тук-тук.
Из-за противоположного конца стола поднялся небритый мужчина. Его голову
украшала огромная кепка "аэродром".
- Братья! - воскликнул "грузин". - В праздник не принято говорить о
страданиях. Но как умолчать о муках, сравнимых лишь с мучениями Иова, как не
поведать о боли, бередящей душу - он взглянул на часы - почти восемнадцать
минут?!
Оратор сделал многозначительную паузу и обвёл глазами притихший стол.
- Как! - не воскликнул, а вскричал "грузин" - как можно обойтись в такой
праздник без маленького "лехаима"?
Он вытащил из-за пазухи литровую бутылки водки.
- Поднимаю бокал за наших дорогих гостей,
