Широков Виктор Александрович - Муха И Мухин
Виктор Широков
МУХА И МУХИН
Рассказ
Муха - это не то, что вы думаете, не противное приставучее
жесткокрылое насекомое, не широкоизвестный гранатомет и, наконец, не
фамилия, а прозвище, странная кличка кошки, обретающейся у четы Гординых.
Мухин же (ударение можно менять: и Мухин, и Мухин, в зависимости от
настроения, и на первый слог, и на последний) - сын Мухи и по
совместительству иногда её супруг. У кошек подобное не возбраняется.
Муха появилась на кухне Марианны Петровны Гординой года четыре тому
назад. Вообще Марианна Петровна - женщина исключительной хозяйственности,
работоспособности, встающая затемно, жертвенно готовящая еду многообразной
живности своей квартиры: супругу, экс-доктору и приват-поэту, двум
кобелькам коккер-спаниелям, трем кошкам (впрочем, у истоков нашего
повествования у Гординых был только один пес и один взрослый
двенадцатилетний кот), и в то приснопамятное летнее утро не изменила своей
годами выработанной привычке. Тогда, подойдя к окну и откинув фрамугу.
Марианна Петровна отчетливо услышала истошный чуть ли не детский плач.
Надсадный вопль неведомого существа доносился откуда-то из-под окна
квартиры, прямо от двери в подвал, расположенный под квартирой Гординых.
Хозяйка не поленилась и как была - в халате, в тапочках на босу ногу -
вышла на воздух, обошла метровую загородку кирпично-бетонной кладки,
прикрывавшую бетонированную же яму, в глубине которой темнела железная
дверь в подвал; спустилась по невысокой лестнице и обнаружила хрипящий,
почти уже не мяукающий комочек, который, расправившись, вцепился двумя
десятками коготков в её ладонь, и сердобольно принесла мохнатый огрызок в
свою надраенную до блеска кухню, дала подкидышу молока в блюдце и разом
бездумно впустила явную сироту в свое сердце.
Кошка выросла быстро; расцветкой и расположением белых пятен на черной
шерсти весьма походила на гординского кота, по-султански оприходовавшего
всех окрестных кошек, и в то же время проявила стать явно восточной породы.
"Ориенталка, если не сиамка наполовину", - утверждал Владимир Михайлович
Гордин, невзлюбив поначалу нахальную самозванку, отобравшую у него частицу
любви и внимания Марианны Петровны; явную втирушу, лишний роток. Ему ведь
прибавилось хлопот по части прокорма. А впрочем, может быть, так только
казалось, но все равно было достаточно тягомотно взыскательному эпикурейцу
впускать напористую шерстистую писюху в отлаженный обиход
среднестатистической московской семьи: пойдут-пойдут непременные котята, а
вот кто их топить будет?
Гордин с присущей медикам (а он был врачом по первой позаброшенной
профессии) резкостью и прямотой рубил суждениями, что называется, сплеча.
Вскоре у миловидной кошечки обнаружилось отнюдь не вегетарианское
пристрастие - она целенаправленно охотилась на случайно залетевших в
квартиру мух, цепко ухватывала их твердыми острыми коготками и молниеносно
съедала немыслимое лакомство. Так что экзотичное прозвище её возникло не на
пустом месте.
Мурзик новую квартирантку невзлюбил. Впрочем, сначала он относился к
ней вполне равнодушно; потом же, повинуясь непреложному закону природы,
быстро и незаметно для своих хозяев согрешил с восточной прелестницей; и
вот как-то ранним утром Гордин проснулся от чуть ли не цыплячьего щебета
стайки свежерожденных котят под его просторным ложем. (Жена благоразумно и
предусмотрительно уехала к дочери на дачу и он, горемыка, просто вынужден
был стать если не кошачьим акушером, то киллером).
Владимир Михайлович
