Широков Виктор Александрович - Шутка Приапа, Или Обречение Смолоду
Виктор Широков
ШУТКА ПРИАПА, ИЛИ ОБРЕЧЕННЫЕ СМОЛОДУ
Роман-коллаж
1
В другое время в другом месте расстались мы с Гординым, исчезнувшим
аки тать в нощи во время дачного пожара в Фирсановке. Поиски тогда ни к
чему не привели: то ли сгорел человек, то ли нет, не уточнили, положившись
на привычный русский авось... Заметим, однако, одно справедливо: нет ничего
фантастичнее и неожиданнее действительности! Нет ничего невероятнее
реальности. Никакому фантазеру не под силу выдумать то, что на деле
заурядно происходит в жизни.
В действительности же в момент возникновения пожара Владимир
Михайлович не спал, находясь в это время на веранде и поглядывая в окно. Он
как раз напряженно размышлял о предполагаемом авторе рукописи "Три могилы -
в одной", которую хранил аж двадцать восемь лет, надеясь на публикацию, и
едва разыскал в своем необъятном архиве буквально на днях, съездив в Москву
и получив попутно от своих квартирантов огромную для себя сумму в тысячу
долларов (уплату за полгода вперед). Размышлял он и о том, не махнуть ли
ему, горемычному, в Штаты, в Филадельфию, где готовилась к изданию книга
его стихотворений о поэтах и художниках, там его обещал непременно
встретить и устроить поэт и художник Миша Уфберг, две книги которого Гордин
издал несколько лет тому назад и даже снабдил своими предисловиями.
Совершенно ничего не предвещало ужасного поворота событий, но на беду
Гордин оставил на включенной газовой плитке борщ в кастрюле, которую
нечаянно или злонамеренно столкнул хозяйский кот Васька, бегавший по
комнате не то просто злой и голодный, не то злой и голодный от любовной
страсти, которая нападала на него ни с того, ни с сего, точно так же, как
находил порой стих на дачного жильца, судорожно записывавшего приходившие
на ум метафоры и рифмы, иногда совершенно не связанные ни с временем, ни с
местом описанного. Видимо, муза Гордина в тот поворотный момент находилась
воистину в другом времени и в другом месте и каким-то странным способом
телепатировала ему свои видения, а может быть и совершенно наоборот, ибо
Гордин явно вступал в диалог с местами, далеко отстоящими не только от
Москвы, дачной Фирсановки или милого его сердцу города П., но и свободно
перемещался во время своих версификаций на только в пространстве, но и во
времени.
Когда кот Васька столкнул кастрюлю, да так неудачно, что борщ вылился
не на огонь, а совершенно мимо языка пламени на пол, беда, может и миновала
бы злополучную дачу, но рядом с горелкой на стуле висело высохшее, как
трут, полотенце, которым Владимир Михайлович обычно вытирал руки, а в этот
жаркий день почему-то этого не делал и полотенце вспыхнуло, от него занялся
стул и обои; а далее огонь загулял по комнате, как столапый и стоглавый
зверь, сожрав за кампанию и несчастного кота, и все нехитрые пожитки
писателя, включая снятые на ночь перстни.
Гордин, даже не сознавая, что делает, схватил свой дежурный
чемоданчик, где хранились все его документы, деньги и злополучная рукопись
о преступной любви, и как был - в гороховых джинсах и вельветовой рубашке,
в кроссовках - выпрыгнул в окно и стремглав помчался куда глаза глядят, а
глядели они почему-то в сторону московской электрички. На бегу он возопил
нечто, долженствующее разбудить и увлечь из горящего дома хозяев дачи, но
хотя Гордин вначале и не осознал этого, он онемел, и все крики, все слова
прокручивались только в его мозгу, в его сознании, не вырываясь наружу даже
мало-мальским шепотом или хрипением. сильный испу
