Шленский Александр - Бухгалтер, Паук И Всеведущий Господь
Александр Шленский
Бухгалтер, паук и всеведущий Господь
Пожилой, верующий в бога бухгалтер Никодим Антонович Пухов сидит
напротив своего компьютера и вводит серийные номера поступивших на склад
комплектующих деталей, другими словами, приходует товар, поступивший на
склад. Бухгалтерия 1С - скверная программа, работает медленно, со скрипом.
Никодим Антонович даже слышит этот скрип физически, ушами. Совершенно
омерзительный, отчаянный скрип, выматывающий душу. Скрип-визг, скрип-крик,
скрип-вопль о помощи умирающего лютой смертью существа.
Нет, хоть бухгалтерия 1С и гадкая штука, но так скрипеть она не может.
К тому же скрип доносится вовсе не из компьютера, а из-под потолка. Никодим
Антонович возводит глаза к потолку и обнаруживает в углу паутину, где
темно-рыжий паук издевательски-методично опутывает коконом большую толстую
муху, подергивая лапками. Муха трепещет в удушающем ее коконе, и ее
предсмертный крик становится все тоньше и пронзительнее. Муха ни разу не
видела паучьего жала, но она уже предчувствует, как это жало вопьется ей в
мозг, как желудочный сок голодного паука жарко разольется по ее телу,
наполняя его последней, нестерпимой, невыносимой болью. А потом, когда паук
будет с наслаждением выпивать мушиный бульон из ее хитинового тельца,
превратившегося в чашу с едой, мушиная душа будет кружиться рядом и в ужасе
трепетать, наблюдая как паук сладострастно выпивает ее плоть. Паук
маленький, и к тому же он не умеет издавать звуков. А вот если бы он был
побольше, он бы непременно, выпивая муху, самозабвенно урчал, вздрагивал и
повизгивал от злобного, плотоядного удовольствия.
Но паук маленький, и поэтому он жрет муху молча.
Никодим Антонович вдруг осознает, что вот так, молча, в зловещей
тишине, без надежды на помощь было сожрано пропасть всякого народа. От этой
мысли он цепенеет и больше не может приходовать комплектущие. Он хочет
схватить со стола стопку накладных, с которых он считывает серийные номера
для приходования, и запустить в потолок, в омерзительную восьминогую тварь.
Он уже хватает накладные, уже почти замахивается, но вдруг ему, смиренному
христианину, приходит в голову соверщенно иная мысль: "Что я, господь
всеведущий?",-- думает Никодим Антонович. -- "Вот гордыня! Гордыня
окаянная... Спаси меня и помилуй! Если господь разрешает пауку убивать,
чтобы есть, то какое право имею я вмешиваться в установленный порядок вещей
и нарушать его волю?"
И пальцы Никодима Антоновича вновь начинают барабанить по клавишам. Он
всеми силами старается не смотреть на потолок, где планомерно совершается
редкое по жестокости убийство. Горка накладных постепенно уменьшается. К
тому моменту как накладные подходят к концу, паук решает, что муха готова к
употреблению и приникает к ней в последнем смертельном поцелуе. Никодим
Антонович чувствует как будто бы невидимый удар. Он против своей воли
поднимает глаза к потолоку и видит крохотную скульптурную группу: паука,
приникшего к мухе в неотрывном, страстном, смертном экстазе, как Квазимодо к
трупу Эсмеральды.
"Боже мой!" -- проносится в голове у Никодима Антоновича. --"Боже мой!"
Никодим Антонович видел на сцене театра как душили Дездемону, но перед
открывшимся ему ужасным зрелищем даже Шекспир кажется бледным и
ненатуральным.
Накладные забыты. Бухгалтер безотрывно глядит на потолок, беззвучно
шевелит губами и силится понять сопряжение вещей. Ему становится вдруг
понятным, что как он периодически молится господу о том, чтобы ему не
задержали за
