Библиотека в кармане -русские авторы

         

Шмуклер Юлия - Автобиография


Юлия Шмуклер
АВТОБИОГРАФИЯ
КОРОТКО О СЕБЕ
Писать начала в Москве, за год до отъезда, вроде как в рассказе "Чудо"
(рассказ, кстати, автобиографический, так все оно и было). Думаю, что
обязана этим математике, папе, маме и советской власти, которая
своевременно выгнала меня с работы. В силу внезапности моего писания делала
это частично в бессознательном состоянии, как пригнутая ладонью. Пишу в
голове; каждую строчку надо узнать; в менее важных рассказах можно узнавать
кусками. Сейчас туман стал проясняться; хотела написать исследование на эту
тему, но не успела. Вообще, это очень тяжелый и очень благодарный труд;
рада, что он на меня свалился.
Биография у меня малость подкачала, как и фамилия. Выглядит она, будто
производственный сюжет писателя-соцреалиста начала пятидесятых годов:
героиня попадает в рискованные положения на сталеварном и железнодорожном
доприщах, интеллектуально падает и занимается английскими переводами -
после чего в страхе с грудным ребенком на руках бежит в математику (и
оттуда в литературу. Дико и величественно, как высотное здание - и
математика встает шпилем со звездой, серпом-молотом и колосьями.
Никогда я свое житие в анкетах не отображала, а всегда скрывала
какую-нибудь его часть, сглаживала события и спрямляла годы. Только теперь
я должна поднять его в полный рост, в соответствии с постановлением
редакции, чтоб у каждого автора была биография. Лучше бы они издали
постановление, чтобы еще не умерших авторов не набирали петитом и платили
бы им деньги - но в случае с биографией они, пожалуй, правы. Домашние
хозяйки имеют право знать, как я убежала из домашней могилы. Графоманы
имеют право знать, каким я была графоманом. И наконец, читатели просто
обязаны знать, сколько у меня было мужей - а то они часто ведут себя, как
моя мама, которая, прочитав "Музыкальный момент", закричала: "Что ты
наделала! На ком ты меня женила!"
Остаются чисто литературные трудности биографии. Мало того, что сюжет
задан, впервые я не имею возможности придумать себе героиню. Под такой
сюжет, как грибок к водке, я бы подобрала эдакую ядреную Катю, крутом
арбузы - поместила бы ее в литейный цех и свела бы с разбитным, лупоглазым,
с кудерьками на потном лбу хахалем. Далее, оставленную и с дитем, я бы ее
пустила по комсомольской линии, делать карьеру - сначала на железную
дорогу, руководить их организацией - потом в математический институт,
руководить их - и наконец, по назначению ЦК, ведать литературой, в
благообразной прическе Фурцевой. Вот вам Катя, и никаких арбузов.
Английские переводы, правда, выпадают, но этот факт я бы сгладила.
Формально сюжет был бы выполнен.
Теперь вместо этой перспективной Кати есть я, во всей моей двуликости
- то умная, как мужчина, то глупая, как женщина. Для литературы это сущий
яд: героиня должна быть либо умной, как дьявол, либо глупой, как пень,
тогда текст прыгает в глаза со страницы. Списанный с жизни герой вообще
стоит в черном тексте бледный - будто шрифт там другой - слабо держится за
остальное ручкой и временами как бы сникает в обмороке. Придуманный герой
увесистый, как боров, и видна ,его красная кровь под кожей. Таковы законы
литературы, вычислимые математически и связанные  с разницей в объемах
между тем огромным, нечеловечески-бесконечномерным шаром, который мы зовем
жизнью и крошечным, лежащим на ладони шариком рассказа. Из-за малых
размеров все в нем искажено, закручено винтом; время плотное и черное и
мчит, как подземная река; а мысли, положен





Содержание раздела