Шолохов Михаил - Алешкино Сердце
Михаил Шолохов
Алешкино сердце
Два лета подряд засуха дочерна вылизывала мужицкие поля. Два лета
подряд жестокий восточный ветер дул с киргизских степей, трепал порыжелые
космы хлебов и сушил устремленные на высохшую степь глаза мужиков и скупые,
колючие мужицкие слезы. Следом шагал голод. Алешка представлял себе его
большущим безглазым человеком: идет он бездорожно, шарит руками по поселкам,
хуторам, станицам, душит людей и вот-вот черствыми пальцами насмерть стиснет
Алешкино сердце.
У Алешки большой, обвислый живот, ноги пухлые... Тронет пальцем
голубовато-багровую икру, сначала образуется белая ямка, а потом
медленно-медленно над ямкой волдыриками пухнет кожа, и то место, где тронул
пальцем, долго наливается землянистой кровью.
Уши Алешки, нос, скулы, подбородок туго, до отказа, обтянуты кожей, а
кожа - как сохлая вишневая кора. Глаза упали так глубоко внутрь, что кажутся
пустыми впадинами. Алешке четырнадцать лет. Не видит хлеба Алешка пятый
месяц. Алешка пухнет с голоду.
Ранним утром, когда цветущие сибирьки рассыпают у плетней медвяный и
приторный запах, когда пчелы нетрезво качаются на их желтых цветках, а утро,
сполоснутое росою, звенит прозрачной тишиной, Алешка, раскачиваясь от ветра,
добрел до канавы, стоная, долго перелазил через нее и сел возле плетня,
припотевшего от росы. От радости сладко кружилась Алешкина голова, тосковало
под ложечкой. Потому кружилась радостно голова, что рядом с Алешкиными
голубыми и неподвижными ногами лежал еще теплый трупик жеребенка.
На сносях была соседская кобыла. Недоглядели хозяева, и на прогоне
пузатую кобылу пырнул под живот крутыми рогами хуторской бугай,- скинула
кобыла. Тепленький, парной от крови, лежит у плетня жеребенок; рядом Алешка
сидит, упираясь в землю суставчатыми ладонями, и смеется, смеется.
Попробовал Алешка всего поднять, не под силу. Вернулся домой, взял нож.
Пока дошел до плетня, а на том месте, где жеребенок лежал, собаки
склубились, дерутся и тянут по пыльной земле розоватое мясо. Из Алешкиного
перекошенного рта: "А-а-а..." Спотыкаясь, размахивая ножом, побежал на
собак. Собрал в кучу все до последней тоненькой кишочки, половинами
перетаскал домой.
К вечеру, объевшись волокнистого мяса, умерла Алешкина сестренка -
младшая, черноглазая.
Мать на земляном полу долго лежала вниз лицом, потом встала,
повернулась к Алешке, шевеля пепельными губами:
- Бери за ноги...
Взяли. Алешка - за ноги, мать - за курчавую головку, отнесли за сад в
канаву, слегка прикидали землей.
На другой день соседский парнишка повстречал Алешку, ползущего по
проулку, сказал, ковыряя в носу и глядя в сторону:
- Леш, а у нас кобыла жеребенка скинула, и собаки его слопали!..
Алешка, прислонясь к воротам, молчал.
- А Нюратку вашу из канавы тоже отрыли собаки и середку у ей выжрали...
Алешка повернулся и пошел молча и не оглядываясь.
Парнишка, чикиляя на одной ноге, кричал ему вслед:
- Маманька наша бает, какие без попа и не на кладбище закопанные, этих
черти будут в аду драть!.. Слышь, Лешка?
x x x
Неделя прошла. У Алешки гноились десны. По утрам, когда от тошного
голода грыз он смолистую кору караича, зубы во рту у него качались, плясали,
а горло тискали судороги.
Мать, лежавшая третьи сутки не вставая, шелестела Алешке:
- Леня... пошел бы... молочаю в саду надергал...
Ноги у Алешки - как былки, оглядел их подозрительно и лег на спину, от
боли, резавшей губы, длинно растягивал слова:
- Я, маманька, не дойду... Меня ветер валяет...
На этот же день
