Шпанов Николай Николаевич - Медвежатник
ШПАНОВ НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ
"МЕДВЕЖАТНИК"
Примерно через полгода после того, как увидел свет маленький сборник
"Искатели истины", где описывалось несколько эпизодов из следственно-розыскной
и криминалистической деятельности Нила Платоновича Кручинина и его молодого
друга Сурена Тиграновича Грачьяна, автором этих строк было получено следующее
письмо:
"Уважаемый товарищ!
Прочел "Искателей истины". Насколько мне не изменяет память, там все на
месте: эти частные случаи описаны именно так, как происходили. Тем не менее
считаю себя вправе просить Вас о некотором исправлении в общей постановке
вопроса. По-моему, всю огромность принципиальной разницы в деле борьбы с
преступностью в буржуазном обществе и у нас необходимо показать читателю не
только в декларациях от автора или в высказываниях действующих лиц. Нужно
рассказать нашим людям и о том, как обстояло это дело во времена царизма и как
обстоит теперь: обнажить разницу в самом существе преступности, в ее
распространении и формах существования. Преступность, как наследие прошлого,
существует. Воспитательная работа нашего общества еще далеко не достигла того,
чтобы сделать ненужным ни наказание, ни профилактику преступления. Поэтому я
позволю себе приложить к сему список нескольких интересных "дел". В этом
списке особняком стоит "Дело Паршина". На него стоит обратить внимание не
только потому, что оно интересно с розыскной точки зрения. На его примере
можно показать широкому кругу наших молодых людей, что было и чего больше не
может быть. Преступность пышным букетом расцвела в былые времена потому, что
само правосознание буржуазии способствовало этому развитию. Ведь и хищническая
деятельность буржуазии была не чем иным, как преступлением. Вы, конечно,
помните мысль Энгельса о том, что если один человек наносит другому физический
вред, и такой вред, который влечет за собою смерть потерпевшего, то мы
называем это убийством; а если убийца заранее знал, что вред этот будет
смертельным, то мы называем его действие умышленным убийством. Если же
общество ставит сотни пролетариев в такое положение, при котором они неизбежно
обречены на преждевременную неестественную смерть, на смерть столь же
насильственную, как смерть от меча или пули; если общество само знает, что
тысячи должны пасть жертвой таких условий и все же этих условий не устраняет,
то это еще более страшное убийство, чем убийство отдельного лица, - это
убийство скрытое, коварное, от которого никто оградить себя не может, которое
не похоже на обычное убийство только потому, что не виден убийца.
У некоторых наших писателей существует манера представлять дело так, будто
уже само буржуазное правотворчество, являющееся зеркалом буржуазного
правосознания, не содержит в себе норм, ограничивающих преступления против
небуржуазных классов, против пролетариата в целом и против отдельных его
представителей. Послушайте меня, не становитесь на такую точку зрения. Ее
поборники идут по линии наименьшего сопротивления, они пренебрегают фактами,
отбрасывают, как якобы несуществующее, то, что им неудобно в буржуазном праве.
Это делается вместо того, чтобы с фактами в руках доказать нечто гораздо
худшее - что само же буржуазное общество, в лице своих органов расследования и
суда, открыто идет на нарушение, вернее говоря, на обход писаных лицемерных
норм существования, не обязательных для самой буржуазии. Для главарей
гангстеризма закон о наказуемости грабежа и убийства оказывается в такой же
мере обходимым рифом,
