Шукшин Василий - Гена Пройдисвет
prose_contemporary Василий Шукшин Гена Пройдисвет ru ru Vitmaier FB Tools 2006-05-15 http://www.lib.ru D0683FE1-E66A-45E9-A625-D9C8945C4569 1.0 v 1.0 — создание fb2 Vitmaier
Василий Шукшин
ГЕНА ПРОЙДИСВЕТ
Последнее время волосатый Генка работал массовиком-затейником в горном санатории. Отдыхающие удивлялись на него. Удивляли Генкины песни и шалопайство. Песни он сам сочинял и сам исполнял под гитару.
Шалопайство… Вообще, это не шалопайство у Генки, а полная его — демонстративная — свобода, раскованность. Будучи этак раскованным, он и шарахался по жизни, как по загону сшибал столбики, ранился и злился.
Кто-то когда-то сказал Генке, что он самобытный композитор. Генка уверовал в это, и когда его песни не нравились, он мучился и в отчаянии мог выкинуть какую-нибудь шальную глупость.
Приехал в санаторий какой-то поэт; Генка, волнуясь, спел ему несколько песен. Поэт удивился.
— Ну и что? — спросил он. — О чем эти песни? Что вы хотите сказать ими?
Генка выпил в буфете стакан водки и вышел к бассейну, где в это время было много отдыхающих. И громко объявил:
— Вы!.. Сейчас то же самое, но в оригинальном исполнении.
Пошел к вышке, откуда желающие смельчаки прыгают в бассейн. Остервенело заколотил по струнам и запел:
Вот так номер,Вот так так —Это не по правилам:Были,Были, —Напылили,А потом — пр-ропали!..Не то это у него марш, не то под заборный жиганистый выверт — не поймешь сразу. Взошел Генка на вышку, стал на самый край доски и продолжал:
Я же помню этот бег —Небо содрогалось,Ваши гривы об зарюКраснуюТрепались.«Сбацал» на краешке доски — пощелкал каблучками-носочками — и еще раз:
Ох, ваши гривы об зарюКраснуюТрепались!Все с интересом смотрели на массовика-затейника. А он кричал с вышки и бил гитару:
Я же знаюМы хотелиЗаарканить месяц.Почему же он теперь,Сволочь,Светится?!И Генка, в чем был, маханул с вышки в воду. Вынырнул, вылил из гитары воду и докричал, лежа на спине и играя:
Значит, снова промахнулись…Пропади ты пропадом!Ну-ка, снова,В три креста!Кони-лошади!..Генка откашлялся, отплевался и сообщил: — «Навязчивый сон» называется!
Генку уволили.
Дома, в своей деревне, Генка появлялся обычно на короткое время — отдышаться, поправить финансовые дела. И тут наваливались на парня всей говорливой родней. Стыдили.
Приводили примеры… Учили.
— Я все понимаю, — говорил Генка, — но мы, художники, — люди особого склада. Я бы мог, конечно, освоить профессию, скажем, животновода, но на мне тогда будет смертельный грех. Я людьми занимаюсь.
— Занялся бы тобой бичина хороший — вот было бы то, что требуется. Вот это не грех был бы.
— Тупо, неубедительно.
Пришел как-то дядя Генкин, дядя Гриша. Дядя Гриша недавно поверил в бога и ходил теперь отрешенный, тихий, кротко и снисходительно смотрел на житейские дела. Эта кротость обозлила Генку.
— Ты вроде как даже гордишься, что такой смирный, — сказал он.
— Не горжусь, а суетню всякую понимаю, — смиренно ответствовал новообращенный. — Все суета, Геннадий.
— Ну, это уж вы как-то… совсем просто: «Все суета» — и баста.
— Все суета! — убежденно твердил дядя Гриша.
— Смерть — суета? Любовь — суета?
— Мы здесь — гости. Поживем — и пойдем отчитываться за наши дела. Ты задумайся, Геннадий, задумайся: за все придется отвечать. Безобразно живешь. Вино пьешь неумеренно, куришь, с девками блудишь… А ведь все учитывается!
Мы, как киноаппараты: живем, а на кинопленку все снимается, все снимается… Как поступил, как подумал, где проть совести пошел — все снимается. И вот ты умираешь, киноаппарат этот —
