Шукшин Василий - Там Вдали
ВАСИЛИЙ ШУКШИН
ТАМ, ВДАЛИ…
Петр Ивлев рано узнал, почем фунт лиха. Осиротел в один год сразу, когда не исполнилось и четырех лет. Отец от воспаления легких, мать спустя три месяца — не разродилась девочкой.
Мальчика взяла сперва бабушка, потом, когда бабушка умерла, приютила вдовая тетка.
Петр с грехом пополам дотянул до пяти классов и пошел работать в колхоз.
Шла война. В колхозе работали глубокие старики, бабы и молодняк подростки. Трудное было время.
Поедет, бывало, Петька на мельницу зимой… А мешки, каждый — пятьдесят шестьдесят килограммов. Навалят на спину такую матушку и неси. А нести надо вверх по сходне: ноги трясутся, в глазах — оранжевые круги.
Сходня — три четыре сшитых тесины, поперек — рейки набиты. Обледенеет эта сходня, замызгают, загладят ее ногами, поскользнешься — мешок так и припечатает тебя к ней. Лицо — в кровь. И не занюнишь — товарищи рядом и старик мельник большой насмешник.
Петька сплевывал солоновато вязкую красную слюну и матерился. Материться он был мастер: дружки хохотали, а мельник одобрял:
— Так, Петька, легше будет.
Или за горючим в город ездили. Тулупишко драный, пимы третью зиму одни — подшитые переподшитые, никакого тепла в них. А мороз — под сорок — сорок пять, дышать больно.
И ехать не двадцать, не тридцать километров, а шестьдесят с гаком. Окоченеет Петька, спрыгнет с саней и бежит километр полтора, пока не упреет. Так до самого города: половину едет, половину бежит.
И не простывали как то!
Был он парень не бойкий, но и не робкий. Если дело доходило до драки, — что частенько случалось среди ребят в те годы, — спуску не давал, стоял до конца. И был очень упрямый: что задумает — сделает.
Будет ходить, думать… Изведется весь, а своего добьется. Захотел купить черный шерстяной костюм — увидел в городе, в ларьке. Ночами снился проклятый костюм.
А денег нет. Думал думал — надумал: повез зерно молоть и один куль свалил бабке Акулине (бабка самогоном промышляла). Попались.
Бабке — год «принудиловки», Петьку простили по молодости и за то, что безотказный работник. Придумал другую штуку: в свободные вечера (а то и ночи прихватит) стал вырубать корытца. Едет с сеном или порожнем откуда, выберет березку поровней, срубит, завезет домой.
Обсочит ее, напилит чурбачков и вырубает корытца. Наделает — и на базар. Так раз пять съездил в город, купил костюм.
Выпал свободный день, Петька надел костюм, слегка напустил брюки на хромовые сапоги (весна была), сдвинул фуражку на бочок — из под козырька горсть мягких русых волос — и так прошелся по селу. И все. Больше ничего не требовалось — разок пройтись таким образом.
С девками не хороводился — не знал, о чем с ними говорить. Попробовал проводить одну с вечерки — всю дорогу молчал. Измучился.
Проклял себя и зарекся провожать. А девки между тем заглядывались на него: был он не по годам рослый, с крепким, сильным, всегда обветренным лицом; взгляд хоть несколько угрюмый, но прямой и твердый. Внимательный.
С парнями тоже не любил много колготиться. Любил бывать один. А в основном — работал, работал, работал.
В страдную пору день деньской, от зари до зари, на жнейке. Приезжал на стан весь серый от горячей пыли, в голове еще звенит и стрекочет машина… Поужинает со всеми вместе и уйдет спать куда нибудь к ближайшей скирде.
Перед сном сидел иногда, привалившись к теплой соломенной стене, слушал поздних перепелов, шорох мышей в соломе, глуховатый поскок спутанных коней. О чем думалось?.. Неясно как то.
Смутно. Хотелось попасть в какой то большой светлый город — не в то
