Шуляк Станислав Иванович - Кастрация
Станислав Шуляк
КАСТРАЦИЯ
Аннотация:
Он согласился на эту операцию добровольно. Операция эта сопровождается такими болевыми ощущениями, которые почти невозможно перенести. Тысячи его сверстников мечтали бы оказаться на его месте, но выбран именно он.
А все оттого, что наш мир одряхлел, и так мало осталось в нем неизведанного, что он (мир) готов цепляться за что угодно, например, за ощущения, за внутренние монологи самых незаурядных его обитателей. В романе Станислава Шуляка ·КастрацияЋ с предельною скрупулезностью описывается вечер, ночь и утро из жизни персонажа со странным прозвищем Губка, которому выпало невероятное, небывалое испытание. И кто может дать ответ: персонаж ли романа подвергся кастрации или мир, в котором мы живем
- Значит, таковы и есть ваши последние слова? - спрашиваю я. Немое ожидание. Заглушаю в себе пустоту, на месте которой должна быть надежда. Входящий в мир ощущений. Голос пустоты.
Не подаю голоса. Не так уж трудно подождать. От своих ногтей поднимаю глаза к его лицу. Через рисунок его костюма.
Делает движение.
- Но ведь. Вы поймите, - говорит он. Взгляд ласкает, успокаивает.
Он не должен брать на себя мои проблемы или хотя бы примеривать их на себе. Одна из заповедей какой-то изнанки Гиппократа, его темного человека, если тот имел такового. Обратная сторона Луны. - Слов может быть произнесено еще сколько угодно. - Да уж, конечно.
Мне известно. - Сколько угодно, - повторяет он. Неужели нервничает? Невозможно.
Pointe. - Я же сейчас хочу сказать только одно. Каких бы то ни было медицинских противопоказаний не имеется, - разводит руками в стороны, и грудь его при этом немного подается вперед. Здесь уютно. Рисунок ткани.
Тонкий. Гладкая ткань. Где складки, там более темный отлив.
Он неплохо смотрится на фоне сдержанного декорума состоятельности. Почти ничего лишнего. Станет ли что-то говорить еще? Говорит. - Ну, разумеется, что касается пользы от... этого, - тут уж я ничего не стану говорить, - слова сказаны.
Были ли они в начале, или гроздью вброшены в иную произвольную минуту бесконечного бытия? Все же и он тоже должен постараться обмануть меня своим загребающим красноречием. - Она проблематична. Хотя, как сказать...
Одобрение или осуждение с моральной точки зрения - это, как понимаете, вне моей профессиональной компетенции. А чисто по-человечески, я не считаю необходимым скрывать от вас хоть какие-либо аспекты предстоящего, - он хозяин здесь. Это понятно - хозяин.
Это такие вроде меня - чужаки. Хотя я довольно редкий случай даже для него. Компоненты горизонталей. Даже если это удача. Подчеркивая правила гурта.
Он вроде бейсбольной команды, принимающей соперника на своем поле. - Осложнения? - говорит он. - Ну, тут уж мы будем на страже. Вероятность, конечно, какая-то имеется всегда, но она настолько мала, что о ней не следует даже задумываться. Вам не следует задумываться.
- И все же, - говорю я. Стараюсь, чтобы голос не задрожал. Как будто речь не обо мне. Уговариваю себя. Сидящий.
Речь о моем брате или друге, о человеке, в котором проявляю участие. Аргументы сожаления. Скука. Решает все равно не он. Хотя какая-то слабость сейчас простительна.
Может быть, мне даже следует теперь проявить нарочно побольше волнения. Ему, должно быть, хорошо понятны мои чувства. Так же как они понятны и всем.
Он - рекламный агент мышеловки, стоящий возле ее входа и демонстрирующий перед живой мышью достоинства своего товара. - Все же получается, что это в организме совершенно бесполезно? Не играет ни
