Щербак-Жуков Андрей - Этюд О Многомерности Пространства
Андрей ЩЕРБАК-ЖУКОВ
ЭТЮД О МНОГОМЕРНОСТИ ПРОСТРАНСТВА
Светлой памяти советской фантастики
Лет ему было девятнадцать - никак не больше.
Он стоял между несколькими новенькими блочными
шестнадцатиэтажками, собравшимися в неплотный кружок, и крутил головой
из стороны в сторону, широко при этом раскрыв глаза.
Глаза у него были ярко-голубого цвета. Говорят, такие глаза легко
выдают не только состояние их обладателя, но и все его ближайшие
намерения. Вот карие - те совсем другое дело, те способны скрывать и
таиться... А эти нет - все в них, как на белом листе...
Сейчас в них кроме крайней растерянности и первого курса чего-то
гуманитарного, с легкостью читалась целая история. История о том, как
он собрался - можно сказать, решился - прийти к весьма важному, но
малознакомому ему человеку для очень серьёзного разговора, как трепеща
спросил по телефону о встрече, но ошарашенный неожиданной
благосклонностью, забыл выспросить поподробней, как добраться. И вот
теперь он стоит между несколькими новенькими блочными
шестнадцатиэтажками и крутит головой из стороны в сторону. А снег
плотными струйками вьется вокруг него, а ветер треплет обрывок
клетчатой бумажки с рядком корявых цифр, за которыми скрываются дом,
корпус, подъезд и квартира - скрывается так необходимый ему человек.
Абзац.
И с новой строки. Все это легко читалось в его широко раскрытых,
ярко-голубых глазах.
А новенькие шестнадцатиэтажки были такими одинаково квадратными,
такими неразличимыми, как пластмассовые кирпичики из детского
конструктора... И то, что стояли они не в прямую линию, а просторным
кружком совсем не облегчало поиск, а наоборот - только раздражало.
Наконец он решился.
Самоуверенно хлопнула входная дверь. Загорелась красная кнопка.
Двери лифта разъехались в стороны...
Новенький лифт расторопно поднял молодого человека на необходимую
высоту и выпустил на лестничную площадку, еще пахнущую цементной
пылью.
Он прошел по девственно чистому коридору, еще не тронутому гвоздем
жлоба и карандашом лестничного острослова, еще не познавшему, что
такое граффити... Подойдя к двери, он еще раз - для верности -
взглянул на клетчатую бумажку, с силой втянул в себя носом воздух,
будто воздух наполнил бы его решимостью, и позвонил.
За дверью торжественно прозвучало приближающееся шарканье
стоптанных тапочек и завершилось вопросительной кодой "Кто там".
- Это Евгений. Я звонил вам... Помните? По поводу открытия моего
друга... - засуетился молодой человек.
Щелкнул замок, и образовавшийся дверной проем окантовал невысокую
фигуру пожилого профессора. Все, как водится: очки, седая борода,
домашний халат... Глаза его когда-то тоже были голубыми, но с годами
совсем потускнели - скрывать так и не научились, но хотя бы выражать
что-либо внятное перестали.
- Как же, как же... Помню, конечно. Проходите. Вешалка слева...
Нет, нет - ни в коем случае не разувайтесь. Мы только въехали,
беспорядок, понимаете ли...
- Может, лучше снять? Там снег - боюсь, натечет с ботинок...
- Нет, нет... Вы оботрите, вот тряпка. Пожалуйте в комнату... Вот.
Теперь мы с вами можем познакомиться лично... Я не люблю эти телефоны.
Сергей Филиппович.
Он протянул сухонькую, небольшую ладонь.
- Евгений.
- Вот и отлично. Присаживайтесь...
Евгений сел. И тут его словно прорвало. Словно пока он шел - он
терпел; пока он искал - он держал это в себе; пока поднимался -
сдерживал из последних сил... И вот наконец - пришел, все, приз,
можно...
- Понимаете, мне никто не верит. Тол
